"Алексей Иванович Пантелеев. Шварц " - читать интересную книгу автора

возмущенная, он - с искренним, простодушным удивлением: дескать, чего она
обиделась?


* * *

Со стороны он мог показаться (и кое-кому казался) очень милым, очень
ярким, веселым, легким и даже легкомысленным человеком. До какой-то поры и
мне он виделся только таким. До какой поры?
Хочу рассказать об одной нашей встрече в предвоенные годы. Впоследствии
Евгений Львович часто говорил, что в этот день он "узнал меня
по-настоящему". И для меня этот день тоже очень памятен, хотя, если
подумать, решительно ничего исключительного в этот день не случилось.
Середина тридцатых годов, лето. Как и почему мы встретились в этот день
- не скажу, не помню. Но хорошо помню каждую мелочь и почти каждое слово,
сказанное тогда.
Мы - в Сестрорецке, вернее в Сестрорецком курорте, сидим под пестрым
полосатым тентом на эспланаде ресторана, в ста, а может быть, и в пятидесяти
метрах от финской границы, пьем красное грузинское вино и говорим... О чем?
Да как будто ни о чем особенном и значительном. Я рассказываю Шварцу о своей
недавней поездке в Одессу, о встречах с Ю.К.Олешей и другими одесситами,
рассказываю что-то смешное, и Евгений Львович смеется и смотрит на меня с
удивлением: по-видимому, раньше он не знал за мной такого греха, как юмор. И
он тоже рассказывает смешное - и тоже об Одессе. Например, презабавно
пересказал очаровательную сценку, слышанную им от артистки Зарубиной, - о
том, как она принимала лечебную ванну, а в соседней кабине лежала молодая,
"будто вынутая из Бабеля" одесситка, которая пятнадцать или двадцать минут в
самых восторженных, почти молитвенных выражениях рассказывала о своем
молодом муже. Этот яркий, колоритный рассказ, переданный из вторых в третьи
уста, я помню едва ли не дословно даже сейчас, тридцать лет спустя.
Но ведь не такими пустячками, анекдотами памятен мне этот вечер, этот
предзакатный час на берегу моря?! Да, не этими пустячками, но и этими тоже.
Все в этот вечер было почему-то значительным, глубоким, сакраментальным. Я
вдруг увидел Шварца вплотную, заглянул ему поглубже в глаза и понял, что он
не просто милый, обаятельный человек, не просто добрый малый, а что он
человек огромного таланта, человек думающий и страдающий.
Именно в этот день мы стали друзьями, хотя не было у нас никаких
объяснений, никакой "клятвы на Воробьиных горах" и даже самое слово "дружба"
ни здесь, ни где-нибудь в другом месте никогда произнесено не было.
Встречались мы с Евгением Львовичем в предвоенные годы редко, чему
виной был мой характер, моя бобыльская малоподвижность и замкнутость. Только
с осени 1949 года, когда я стал частым постояльцем писательского Дома
творчества в Комарове, мы стали видеться часто, почти ежедневно. К тому
времени Шварцы уже арендовали в Комарове тот маленький синий домик на
Морском проспекте, где Евгений Львович провел последнее десятилетие своей
жизни и где настигла его та страшная, последняя болезнь.


* * *