"Алексей Иванович Пантелеев. Земмель" - читать интересную книгу автора

А дома ждали меня мать и сестра. Их долю я, кажется, все-таки донес.
Нет, не кажется. Донес в самом деле.
А ведь мог и не донести!
- Это было в феврале, - сказал я. - Уже в сорок втором.
- В феврале умер мой сын, - сказала Элико.
Тогда она была женой другого. В родильный дом на Васильевский остров ее
везла на детских салазках через весь засыпанный снегом город Нюша, женщина,
которую она теперь называет своей блокадной сестрой.
Когда переезжали Дворцовый мост, начался обстрел.
Сын, родившийся при свете коптилки, в больничном коридоре, прожил всего
одиннадцать дней.
Вот так, уже за полночь, далеко от Ленинграда, в Тюрингии, в просторном
номере гостиницы "Эрфуртергоф", где все уже было прибрано и чемоданы стояли
у дверей, готовые к отъезду, сидели мы, два бывших блокадника, и
вспоминали...
Сидели здесь, а мыслями были там. Dort.
И вот что, среди прочего, я рассказал Элико:
- Кажется, это был уже март. Помню, что я уже не мог ходить. Почти не
ходил. Лежал в своей закоптелой, как вигвам, комнате, пряча под шубами и
одеялами то, что от меня тогда оставалось... Один раз утром мама принесла
мне мою пайку. Не пайку, а третью часть ее - утренний завтрак: сорок или -
сколько там? - сорок пять, может быть, пятьдесят граммов хлеба. Окно у меня
еще с осени было заколочено, только верхняя часть этого дощатого щита, в
хорошую погоду и если не было бомбежки, при помощи специального шнура
опускалась наподобие какого-нибудь средневекового подъемного моста. Этой
узкой полоски света мне было достаточно, чтобы читать и писать. Помню, в то
время я читал Диккенса. И вот, сдерживая себя, стараясь не очень спешить,
растягивая удовольствие, я ел этот драгоценный кусманчик хлеба, запивал его
каким-то суррогатом чая, сибаритствовал, наслаждался... И вдруг... Нет, не
думай, никакого обстрела и никакой бомбежки не было. Просто я как-то неловко
надломил хлеб и малюсенькая крошка упала на пол. Я ее не поднял. Но потом
долго лежал, читал "Большие надежды" и все время, ты знаешь, чувствовал, что
предстоит что-то приятное. Забудешься, зачитаешься, а потом - что такое?
Позвольте! Ведь впереди ожидает тебя что-то очень хорошее... Что же? Ах, да?
Под кроватью лежит, прячется, ждет тебя хлебная крошечка. В любую минуту я
могу нагнуться, поискать ее, найти, положить в рот... И, ты знаешь, об этом
мне почему-то вспоминать не стыдно.


* * *

...А на другой день под вечер мы были уже в Берлине. До праздников
оставалось всего два дня, поэтому оба эти дня были у нас до предела забиты
всякими важными и не слишком важными делами. Издательства, читатели, старые
и молодые друзья, обеды, ужины, нас приглашают, мы приглашаем, "Метрополь",
"Штадт Берлин", "Морава", кафе на телебашне, где нас принимает весь
коллектив издательства "Фольк унд Виссен", милые корректорши, редакторы,
калькуляторы, бухгалтеры, секретари, плановики и метранпажи... А на другой
день - поездка в Потсдам, Музейный остров, Пергамский алтарь, месса в
капелле при больнице Св. Иозефа; постоянная путаница с метро, с трамваем, с