"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

нам, Кирилл Сенафонтыч. Мы тебя в люди произвели, а ты на "Бруски" убег.
Отвечай нам! А-а-а! Путь Ленина хорош, только дорожку к нему засорили.
Митька вон Спирин засорил, коммунисты. Коммунист должен быть чист, как слеза
младенца. А они?
Я вот... вот руки. Кажи подметки своих сапог и мои ладони, - он
вывертывал ладони цвета перегорелой кожи, впитавшие в себя вечную черноту, и
не мог растопырить очерствелые пальцы. - Вот они, мои мученики.
- А ты не работай, - щурясь, говорил Захар Катаев. - Не работай. Нонче,
знаешь, есть такие хахали: ключи под советскую власть подберут и живут
припеваючи. Вот и ты - подбери-ка.
- А у нас раздор кругом: жить вместе не хотят. Вот отчего и дух у меня
упал. Подохну скоро... - Никита закачался и, жалуясь, зашептал: - Режим у
меня, говорят, крутой. А я всем говорю - советская власть не дозволит мое
хозяйство нарушать: она укрупненным двором велит жить.
Рядом же плясали, выли, топали ногами, лезли в окна, двери, набив до
отказа заднюю избу; требовали водки, а у двора плакали бабы: там кто-то
кого-то бил.
- Делитесь? - спросил Кирилл.
- Да. - Елька опустила глаза и снова подняла их на Никиту, злые,
сверлящие. - Я вон пойду на дорогу и три года своими ногтями землянку рыть
буду, чем с ним, рыжим чертом, век свой доканчивать.
- Землянку? Все-таки свою! - И Кирилл погладил ее руку - шершавую,
жесткую, и рука нырнула с коленки, повисла.
- Почему меня активистом считают? - гремел Никита. - Почему? Я
поседел... И власть не даст мое хозяйство нарушать. Я - культурник. Овес у
меня - "неган". Придут, спрашивают, как, что, а я что - профессор? И
картошку я достал "Всегда хо-хо-хо"... - Никита закашлялся, кадык у него
выпятился, жилы на лбу вздулись, посинели. Хватаясь за грудь, не в силах
откашляться, бледнея, он, как-то толчками оседая, опустился на лавку, и
казалось: дунь на него - и он рассыплется, как одуванчик.
- "Всегда хороший сорт" картошку ты достал, - подсказал Захар и
добавил, не то издеваясь, не то советуя: - А ты отдай им все... Пра. Молодым
отдай.
- Глупый твой разговор, Хахар Вавилыч, - передохнув, заговорил Никита,
легонько пряча водку за спину от жадных глаз гостей. - Тут еще больше изжоги
будет: у меня совести не хватит обидеть кого. Вот ее спроси, сноху, - он
показал на Ельку, - сроду пальцем не тронул, ни матершинным словом.
- Не Хахар я, Никита Семеныч, а Захар, - перебил его Захар. - Звать-то
ты меня забыл как?! И совет мой прими: отдай им все, а с них по червонцу в
месяц, - и заживешь барином. А так подохнешь в одночась.
Никита качнулся, передохнул - до его сознания, очевидно, дошло
заманчивое предложение, но он, не показав виду, гремел свое:
- Я активистом, культурником больше быть не буду.
- А ты побудь: еще целковых триста слупят, - издеваясь, подкинул Захар.
- Не буду, - обозлился Никита и весь ощетинился. - И в коммуну к вам не
пойду. Режь меня - не пойду. Я все по ветру раздую, останусь, как
трын-трава!
Кирилл легонько потянул Ельку и, никем не замеченный, покачиваясь,
вышел во двор. Ночь дрожала в прохладе. Кирилл, обняв под сараем столб,
долго стоял, слушая доносящиеся до него слова Никиты Гурьянова, пьяный гам.