"Леонид Панасенко. Танцы по-нестинарски (Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса")" - читать интересную книгу автора

Лахтин не мог встретиться с Лялей и с удивлением заметил: последнее время
его стали слушать и жена и дочка.
- Ты, наверное, понимаешь, что в связи со смертью бабушки мы не будем
громко отмечать твой аттестат, - сказала Тамара.
- А я, получается, бессердечная дурочка и требую банкета? Так,
по-твоему?
- Извини, доченька, - Тамара продолжала поражать Лахтина своей
необычайной кротостью. - Ты ничего не требуешь, но мы с отцом хотим, чтобы
ты не дулась и не считала себя обиженной.
- Ну что ты, мама, - Ольга, по-видимому, тоже удивилась
дипломатическому демаршу матери. - Мы с ребятами договорились посидеть у
Славки Яковлева...
Лахтин про себя отметил, как часто они стали опаздывать в отношениях с
дочерью: попросишь, а она, оказывается, уже сделала это; посоветуешь -
хмыкнет насмешливо, поздно, мол, или пожмет плечами: "Это и ежу
понятно..."
- Так мне звонить Виктору Федосеевичу? - спросил Лахтин одновременно у
жены и дочери, возвращаясь к первоначальному разговору. Виктором
Федосеевичем звали декана физтеха, с которым Лахтин подружился, еще когда
работал над кандидатской. О поступлении Ольги толковали уже не менее года,
и Лахтин свыкся с мыслью, что этот вопрос придется решать ему.
- Знаешь что, отец, - сказала вдруг Тамара, - оставь ты эти мысли. У
тебя и так, как я понимаю, забот хватает.
- К чему ты ведешь? - удивился Лахтин.
- Поступление Ольги я беру на себя, - заявила Тамара. И столько в ее
голосе было уверенности, даже убежденности.
"Я, пожалуй, недооцениваю Тамару, - подумал он, глядя на жену, которая
в это время разливала чай. - Бог мой, знал бы Гарик-идеалист, что из
продавщицы, из гадкого-утенка, вырос лебедь от торговли - директор
крупнейшего универмага. Можно сколько угодно изгаляться по поводу вещизма,
но когда моралисту понадобится "настоящая вещь", он все равно придет или к
моей жене - с просьбой, записочкой, по звонку, или вынужден будет искать
спекулянта..."
Лахтин в кои-то веки вспомнил, как года два назад он с женой выбрался в
театр. На сцене было нечто заграничное, то ли притча, то ли сказка,
кажется, "Продавец дождя". Они ожидали в фойе звонка, пили коктейль, и тут
он, раскланявшись с какой-то полузнакомой парой, услышал их перешептывание
за соседним столиком: "Какой еще Лахтин?" - "Да муж Тамары Михайловны! Той
самой... Из универмага!" Его покоробило тогда: он, ученый, чьи статьи уже
были переведены на четыре иностранных языка, вдруг оказался в качестве
бесплатного приложения к торговой гранд-даме.
"И все же, все же, - подумал Лахтин, допивая терпкий чай, - даже этот
чай относится к пресловутому дефициту, и не мне, прирожденному
потребителю, сокрушаться о падении нравов". Как бы вклиниваясь в его
раздумья, Тамара сказала:
- Кажется мне, что вы пообносились, ребятушки. Я вам кое-что принесла.
Она вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с двумя
одинаковыми целлофановыми пакетами.
- Ой, мамочка, любимая! - завопила Ольга, бросаясь на свой пакет, будто
котенок на клубок ниток или мячик. - Вельветки! Итальянские!