"Леонид Панасенко. Танцы по-нестинарски (Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса")" - читать интересную книгу автора

кровать, послышался то ли шепот, то ли стон. Он пошел на звук, выставив,
как слепой, вперед руки, опрокинул по дороге табурет и с одной горячечной
мыслью: "Помирает!" - стал искать Женю, но она нашла его первая - горячая,
влажная, слабая. - "Ты вся горишь, - испуганно пробормотал он. -
Простудилась?" Женя тихо и счастливо засмеялась. Привстав с подушки, она
обвила его шею руками, с каким-то отчаянием и неженской силой повлекла к
себе, повторяя, как безумная, одно только слово: "Родненький..." Потом,
задыхаясь и лихорадочно целуя его, попросила-открыть окно. И еще
попросила: "Говори. Все, что хочешь, говори. На всю жизнь хочу тебя
наслушаться..." У него, помнится, кружилась голова, все казалось
нереальным: холодная ночь за окном, полная луна, застрявшая в кустах
сирени...
Захар качнул головой, отгоняя воспоминания.
Они вышли уже на взгорок, и надо было смотреть под ноги, чтобы не
поскользнуться в этой проклятой глине. Впереди за редкими кладбищенскими
крестами замаячила фигура Хитрого Мыколы, который то ли стерег свою яму,
то ли хотел прийти на поминки.
"Не скажешь, - мысленно упрекнул Захар Евгению, глядя на ее спокойное
лицо. - Тогда не сказала, в сорок четвертом, а теперь и подавно..."
Странно тогда все получилось, непонятно.
Уже отсеялись, сады отцвели. А тут по селу новость: оказывается, по
пути в часть Тимофей к Евгении заезжал. Всего на одну ночь. Поговорили,
позавидовали ей солдатки, да и затихло.
А к осени вдруг расцвела Евгения, будто цветок. Округлилась, а живот
сквозь все пышные сарафаны пробился и закрасовался, заважничал - ну
настоящий тебе староста-арбуз на баштане. Не удержался Захар при встрече,
спросил: "Кого ждешь, Женя, хлопчика или девочку?" Сам же взгляд ее ловил,
тайну хотел выведать. Засмеялась Женя: "Ой, Захар... Все равно одной
грудью кормить... Я и вам с Настеной того же желаю". Заступил он ей тогда
дорогу, спросил, не скрывая муки своей: "Скажи правду, Женя... Я людей
выспрашивал - никто не видел весной Тимофея... Скажи, чье дитя будет?" -
"Я Тимофея видела, - твердо ответила Женя. - Понял?! В этом деле третий
лишний, Захарушка". И ушла, не рассеяв его сомнений, но закрыв ему
накрепко рот - и тоном своим, и насмешкой, а больше всего упоминанием о
Насте...
Тимофей так и не вернулся с войны. Женя говорила потом, что дослужился
он до капитана, был много раз награжден за храбрость и сложил голову уже
под Берлином. Сережа их рос застенчивым и молчаливым, много читал и до
того был научен матерью чтить память отца, что, когда Захар через год
после смерти Насти попробовал посвататься к Жене, весь в слезах убежал из
хаты, пригрозив, что скорее утопится, чем будет жить у "дядьки Захара".
...Гроб поставили на две табуретки. К Захару подошел председатель
сельсовета Кузьма Сорока, кашлянул в кулак:
- Может, ты, Захар Степанович, слово скажешь? Тебе сподручнее - ты и
председателем после войны был, да и соседи все-таки...
- Что говорить, - вздохнул Захар и посмотрел на вечернюю Гончаровку: не
видать ли где машины, может, успеет Сергей попрощаться с матерью. Нет, не
видеть...