"Леонид Панасенко. Танцы по-нестинарски (Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса")" - читать интересную книгу автора

был совсем другим человеком, и - о господи! - не увидел ни ее милой
сдержанности, ни чистых, не знающих помады губ, ни высокой груди, которая
порядком захмелевшего Лахтина воодушевила.
Теперь у Лахтина появилась цель.
Исай понял приятеля, улыбнулся ему.
"Токуешь? - спросил он взглядом и так же безмолвно одобрил: - Давай,
старик, у тебя получается".
Лахтину понравился этот способ общения. "Изреченное слово есть ложь", -
вспомнил он чью-то мысль и тут же решил, что попробует объясниться с
маленькой женщиной без слов. К чему, в самом деле, слова? Ведь его сейчас
не интересует ни родство душ, ни ее духовный мир... Пусть моралисты как
угодно бранятся, но в нем вспыхнуло что-то плотское... Животный
инстинкт... Пока жив человек, он будет иногда ощущать слепой и властный
зов, заставляющий, например, сохатого идти напролом сквозь чащу, не
замечая нацеленных в него винтовок...
Начались танцы.
Лахтин молча пригласил свою Цель. Ему повезло - музыка шла медленно,
кто-то из гостей выключил верхний свет и зажег бра.
Цель была в руках. Ее волосы пахли то ли сеном, то ли ромашкой, и
Лахтин удивился этому не городскому запаху. Он сразу же объявил свое
отношение к маленькой женщине. Кроме того, он намеренно чуть сильнее, чем
принято, привлек ее к себе. И никаких слов! Не надо лгать! Сегодня он
принципиально не хочет никому лгать. Тем более своей маленькой партнерше.
Она почувствовала его необычайную настойчивость, подняла взгляд. Лахтин
этого только и ждал.
"Здравствуй, радость моя! - сказал он ей глазами. - Здравствуй, милое
создание. Ты знаешь, древние боги специально придумали танцы, чтобы
посылать любящих в объятия друг другу. Смотри, смотря неотрывно! Ты
видишь, сколько в моих глазах обожания? Они уже устали ласкать тебя, мой
зверек с шелковистой кожей".
"Чего ты хочешь?" - спросили ее карде глаза, а губы чуть дрогнули в
улыбке.
"Тебя! - воскликнул Лахтин без слов. - Сейчас! Моя душа рядом с тобой
еще с начала вечеринки. Не прогоняй ее, пожалуйста... Ты слышишь ее
прикосновения? Они смущают тебя? О, я уже не властен над своим
посланником..."
- Ты чего Лялю гипнотизируешь? - толкнул его Гордеев и засмеялся. -
Смотри, Удав! Не обижай нашего Кролика?
Маленькая женщина тоже засмеялась, покачала головой. Было непонятно,
что она отрицает: шутливые опасения Володи Гордеева или страстные призывы
Лахтина, которые он, увлекшись игрой, пытался выразить без слов.
И все же какая-то искра проскочила между ними. Неимоверно долгий, будто
затяжной прыжок с парашютом, танец кончился. Сергей на минуту оторвался от
Ляли, залпом выпил два бокала вина и вновь вернулся к ней. Они начали
танцевать, даже не заметив, что музыки толком еще нет - магнитофон
включали, переключали, меняли кассеты. Ляля тоже теперь неотрывно смотрела
на Лахтина. Они топтались, едва передвигая ноги, возле открытого балкона,
откуда в комнату заглядывала майская ночь и пахло цветущей вишней.
"Какая ты красивая, - безмолвно рассказывал Ляле Лахтин. - Ты молчишь и
становишься поэтому еще красивее. Я устал от слов. Губы, глаза, руки...