"Генрик Панас. Евангелие от Иуды (Апокриф) " - читать интересную книгу автора

Первоначальные трудности с общиной. Золотой ключ.

1. Случилось то в дни ранней юности - на щеках моих едва пробивался
первый пушок. Отец мой Симон Бар-Садок, банкир и совладелец крупного
александрийского торгового дома, позаботился о том, чтобы я получил
блестящее образование. И хотя в семье соблюдались традиции иудейские,
обширные связи с иноверцами не позволяли строго держаться многих стародавних
обычаев, напротив, иные из чужестранных, особенно греческие, почитались, и
весьма прилежно, ежели не хотел человек прослыть азийским выскочкой.
Обхождение римское надлежало знать всенепременно, хотя сие вовсе не было
обязательным предметом изучения, как у вас в Гадесе или вообще в западных
провинциях, где единственно культура римская почитается изысканной, а латынь
- языком людей просвещенных. В Александрии, и повсюду на Востоке, все
исходившее от Рима едва терпели - да и то сказать: мало приятны тяготы,
навязанные завоевателями.
У нас привился и по сию пору владычествует дух эллинский, и хотя не
столь безраздельно, сколь в дни моей юности, однако же свет его лучезарен и
поныне.
Итак, сошлось: помимо искуснейших учителей иудейских, коих стараниями
поднаторел я в науке и традициях нашего народа, о развитии моем заботились
греческие педагоги, хаживал я и в Мусеион.
Недолгое время приобщался науке славного Филона - ему поклонялся со
всем пылом юности, увлеченный замыслом учителя сочетать иудейскую метафизику
с платонизмом. И хотя взглядов Филона ныне уже не разделяю, вернусь к ним,
когда речь пойдет о доктринах различных иудейских сект - разумеется, коль
наберусь терпения толковать всевозможных путаников.
Питая дух свой столь разными и противоречивыми науками, я постоянно
пребывал между Сциллой и Харибдой, сомнения во множестве смущали меня, и
мало-помалу я преисполнился неверия во все, что не определялось строго
естественным порядком вещей. Однако еще прежде произошли некие события, и я,
как то свычно юности, очертя голову бросился в другую крайность, и с вящим
рвением, нежели в науку.
2. Интересы торгового дома требовали, дабы кто-нибудь из семьи пекся о
деле и в палестинских амбарах и конторах. Так очутился я в Кариоте, близ
горы Хеврон, - там находились наши большие зернохранилища. Убогий городишко,
ежели вообще того названия заслуживало селение, где, кроме нескольких
лупанаров и ночлежных домов, нет приличных строений, был обязан жалким своим
существованием нашей конторе, а вернее, каждодневным караванам со
всевозможными плодами земными, да еще погонщикам мулов и верблюдов,
носильщикам, одним словом, всякому отребью, пропивающему немалые заработки,
случись только подходящая оказия. Наведя сносный порядок на складах и в
счетных книгах, я принялся подыскивать честных людей на место шайки
прохвостов, а это, как известно, весьма нелегко.
3. Проживши в Кариоте год, перебрался я в Тивериаду, а после в
Кесарию-Панеас, или Кесарию-Филиппову, - города, по азиатским понятиям,
вполне цивилизованные. В Тивериаде приключилось со мной то, чего не избегнет
любой молокосос, вкушающий от запретного плода вдали семьи, да к тому же со
значительным капиталом. Как и все в нашем роду, я проявлял должную
воздержанность в личных расходах и финансовых операциях - ради приумножения
состояния. Таковые свойства, не благоприобретенные, а сугубо врожденные,