"Александр Сергеевич Панарин и другие. Философия истории" - читать интересную книгу автора

утверждается современная стохастическая картина мира. Речь не идет о полном
тождестве естественнонаучной и социально-философской картин мира. Сложность,
нелинейность, неопределенность, альтернативность в общественной сфере
реализуются иначе, чем в неживом Космосе - через человеческую свободу Именно
присутствие человека в истории не в качестве пассивного продукта среды и
обстоятельств, а в качестве субъекта, действующего в горизонте
негарантированного и непредопределенного будущего, делает исторический
процесс многовариантным и нелинейным. Как пишет французский историк Л. Февр,
история "перестает быть надсмотрщицей над рабами, стремящейся к одной
убийственной (во всех смыслах слова) мечте: диктовать живым свою волю, будто
бы переданную ей мертвыми".[3]
Из этого вытекает ряд следствий методологического характера. Коль скоро
мы признаем человеческую свободу в истории и связанные с нею возможности и
риски, то философия истории открывает свои новые жанры: вместо того, чтобы
быть догматическим пророчеством о единственно возможном будущем, она
объединяет две разные формы знания, одна из которых связана с открытием
новых возможностей, новых шансов человека в истории, другая - с открытием
новых опасностей, связанных либо с косвенными эффектами и противоречиями
самого прогресса, либо - с ошибочными выборами и стратегиями. Первый тип
знания может быть назван проспективным, или проективным, второй -
предостерегающим, аллармистским.
Но тем самым открывается возможность хотя бы частично реабилитировать
наши субъективные пожелания, адресованные истории. Причем эта реабилитация
существенно отличается от прежних форм исторического провиденциализма. Речь
идет не о том, что историю кто-то или что-то обязывает (Бог или непреложные
закономерности) отвечать нашим чаяниям и готовить финал, соответствующий
упованиям данного поколения или данного типа культуры. Стохастическая
картина мира открывает нам историю, свободную от обязательств такого рода и
в этом смысле рисковую. Но она же открывает нам и то, что в самой
многовариантности и альтернативности исторического процесса заложены не
только риски, но и возможности посильно влиять на реальные сценарии развития
и повышать шансы тех из них, которые более соответствуют нашему
человеческому достоинству и нашим интересам.
Таким образом, метод философии истории является методом сценариев,
которые мы выстраиваем по двум разным критериям: по критерию вероятности и
по критерию желательности.
Современный сциентизированный либерализм, заявивший о себе в качестве
нового всепобеждающего учения, перед которым должны стушеваться все
остальные, настаивает на приемлемости одного только первого критерия.
Человеческая субъективность в лице морали и культуры, системы ценностей
снова берется на подозрение и человеку приписывается одна обязанность -
приспосабливаться к требованиям Современности. Эти требования, якобы,
олицетворяют рынок и поэтому приспособление к рынку становится высшим и даже
единственным императивом.
Словом, новое великое учение, как и пристало такого рода доктринам,
снова изгоняет человеческую свободу и умаляет человека перед лицом безличных
законов. Однако, как следует из современной научной картины мира,
одновариантной перспективы, а следовательно, и одновариантного кодекса
социального поведения не существует. История если в чем-то и подобна рынку,
так только в том, что являет собой конкуренцию различных стратегий и типов