"Петр Палий. Записки пленного офицера " - читать интересную книгу автора

моторы!" - давал кто-то команду. Но Пузырев запретил: - "Не открывать
маскировки! Назад! Расстреляю!" - заорал он.

Самолеты сделали круг и снова начали один за другим пикировать на
станцию. Поднялась какая-то всеобщая истерика. Люди, как стояли, босые,
полураздетые, бросились бежать по полю вниз, к станции, на бегу стреляя из
винтовок, пистолетов и автоматов, у кого они были. Зачем все бежали, что они
могли сделать против летящих в недосягаемой высоте немецких пилотов, об этом
никто не думал. Какое-то стихийное, инстинктивное чувство толкало всех
что-то сделать, как-то предотвратить это страшное уничтожение детворы и
женщин, как-то отвлечь внимание убийц на другую цель, на самих себя. Я бежал
вместе с другими, стреляя из своего "туляка" в воздух... Рядом со мной
бежал, стреляя на ходу, молодой сержант, которого я знал еще по базе, он был
комсомольский организатор в отряде охраны. Наглый и вообще неприятный
субъект, сейчас он, расстреляв все свои патроны, запустил по направлению к
самолетам свой пистолет, остановился и заплакал: "О, бейте их гадов... чтоб
их, зверюк, мора задавила!.. Чтоб их..." - и в бессилии он сел на землю.

На станции, на перроне и на путях, лежали убитые и раненые, а самолеты
делали третий заход. Пули попали в паровоз, и он весь окутался клубами пара.
Вдруг, среди криков бегущих, рокота авиационных моторов, стрельбы и свиста
выходящего из котла пара, раздался новый звук, особый согласный говорок
счетверенной пулеметной зенитной установки. Стреляли с другого холма, по
другую сторону станции. Один из самолетов, при выходе из пике, получил
очередь, он задымил, поднялся еще выше, перевернулся и стал стремительно
снижаться. От него отделились две точки, летчики выпрыгнули на парашютах, а
самолет рухнул на землю и взорвался. Парашюты сносило ветром прямо в нашу
сторону, к кладбищу.

Два других самолета разделились. Один полетел к тому месту, откуда
стреляла зенитная установка, обстрелял это место из пулемета и сбросил три
маленьких бомбы, "консервные банки". Другой, сильно снизившись, сделал
несколько кругов над полем, где приземлились парашютисты, пострелял из
пулемета по бегущим к парашютистам людям и улетел. Если бы не приказ
Пузырева взять летчиков живьем, их бы разорвали на части сбегавшиеся со всех
сторон люди из нашей колонны.

Их было двое, в хороших летных формах, высоких меховых сапогах и черных
кожаных шлемах. Один крупный, рыжий, с красным обветренным лицом, другой
маленький, вертлявый, как обезьяна, брюнет, значительно моложе. Отобрали
документы, оружие, личные вещи. Рыжий был майор, командир звена, маленький -
унтер-офицер, пулеметчик. Привели их к Пузыреву. Оказалось, что наш генерал
довольно свободно говорит по-немецки, поэтому он сам начал допрашивать
пленных летчиков. После нескольких вопросов Пузырев позвал одного из
командиров, еврея, хорошо знавшего немецкий, и приказал сделать полный
допрос. Потом обвел взглядом толпу, стоявшую вокруг, и сказал: "Будем
судить! По всем правилам военно-полевой юрисдикции", - и тут же назначил
состав суда под председательством военного юриста из управления
строительства, подполковника. Снова раздались крики "воздух, воздух", все
укрылись под кладбищенскими деревьями. Я думал, что если бы не дула,