"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

диваны - добродушные, словно слоны - диваны, уютно разношенные жизнями
множества поколений...
- Пентландские холмы, - весело кивнул в сторону иллюминатора Андрей,
наклонился к ней - словно для того, чтобы получше их рассмотреть - и она
почувствовала на своей щеке его губы.
Как это прекрасно, что никто не узнал про это их приключение. Что
розовый шотландский замок остался собственностью только их памяти. Но если
бы пересказать "своими словами" суть этого волшебства - какие слова, хотя бы
отдаленно, могли бы стать равны тому, что она увидела и прочувствовала?
Я ничего не видела. Я не видела никого, кроме Андрея. Я даже ничего не
слышала... кроме разве пения птиц. Шотландский акцент? Ну да, они говорят
"гуд морнинг" - с "русским" ярким и грубым "р", совсем рязанским...
Знаменитый десерт "крэннэчэн"? Не помню... Где-то слышала: "крэннэчэн" -
взбитые сливки, виски, хлопья геркулеса, пюре из ягод малины... Возможно...
честное слово, не помню... Крабовый суп? паштет из копченой рыбы? печенье
shortbread - и имбирное печенье?.. Что-то мы, конечно же, ели... не помню...
Комната Андрея называлась "Margaret", а моя - "Josephine". Они были
расположены в одном коридоре. В замке все комнаты носили имена - в честь
возлюбленных этого давно ушедшего художника...
В первую ночь, когда в стрельчатом окне моей комнаты появилось белое,
как у Пьеро, лицо луны, я подумала: сейчас раздастся тихий стук в дверь...
Потому что если не здесь, не в замке - то где же тогда? Где еще можно найти
место, словно созданное для того, чтобы таинство слияния мужского и женского
существа запомнилось обоим до конца жизни?
Но Андрей не пришел. Ни в эту ночь, ни в последующие. А в первую ночь я
лежала до утра, глядя в потолок тринадцатого века, видя перед собой лицо и
фигуру Андрея, из каждой своей точки так яростно излучающие сокрушительную
мужскую силу... И только к утру догадалась: он прав. Не стоит средневековое
волшебство превращать в гостиничный номер. И еще я поняла: мне страшно
повезло. Ведь я и мечтать не смела, что когда-нибудь встречу мужчину,
готового и, главное, способного к долгому, самоотверженному и красивому
ухаживанию.
...Они сидели в небольшом кабинете, украшенном черно-белыми и цветными
фотографиями: дамы в кринолинах и париках, рыцари с мечам и шпагами, крупные
планы резко загримированных лиц...
- Что я с ней делать буду? - состроив плачущее лицо, возопил режиссер.
Он был тщедушен, немолод, похож на голодного суслика. - Кого вы мне
привели?! Она же по сцене двух шагов пройти не умеет!
- Любезнейший, - прервал его Смог, - вы авторскую ремарку в начале
пьесы читали?
- Разумеется!
- Нет, любезнейший, вы ее не читали. Или делали это невнимательно.
Сейчас прочтете мне эту ремарку вслух. Рената Владимировна, где наш текст?
Рената протянула голодному суслику текст, и режиссер, по возрасту
годящийся Эдгару Смогу в отцы, сопя и заикаясь от унижения, начал читать:
- Стиль этой пьесы исключает все, что напоминает "блестящее актерское
исполнение" ("брио"). Автор хотел бы, чтобы актриса... Но, Эдгар Иванович...
- Никаких "но", - поморщившись, оборвал Смог. - Продолжайте.
- Автор хотел бы, чтобы актриса производила впечатление человека,
истекающего кровью, теряющего кровь при каждом движении, как раненое