"Марина Палей. Под небом Африки моей" - читать интересную книгу автора

Тема моей работы была, конечно же, связана с Пушкиным... Витиеватые
выступления оппонентов, завороженных, как это бывает у русских, своим
велеречивым, обильным, пустопорожним камланием, не прояснили для меня ни
одной из причин моего поражения. Я собирался в аспирантуру, теперь расхотел.
И вот... нет, не может быть... Я увидел на полях диплома словно бы
пометки... египетские значки какие-то... раньше их не было... или я не
замечал? Нет, они, конечно же, были, но, набросанные химическим карандашом,
оставались до срока почти непроявленными (ну да, латентными) - пока
стихийный алхимик Ванька своей обильной уриной не сделал их наконец для меня
визуально убедительными. Итак, под влиянием "таинственной влаги" на полях
моего диплома проступили, нанесенные ядовитым химическим карандашом,
следующие жестокосердные письмена:
"Не пора ли предоставить Пушкина русским пушкиноведам? Доколе..."
(далее неразборчиво) .
"Ну почему вы не выбрали тему по Элиоту, Китсу, Байрону - да мало ли
поэтов на свете? Ну зачем вы все к нашему Пушкину при..." (нрзб)
"Вы полагаете, ваш цвет кожи, равно как иностранное происхождение, дают
вам право..."
"Неужели на вашей родине нет своих собственных национальных поэ..."
"Чтобы получить высокое право писать о Пу..., надо сначала пройти окопы
Сталингра..."
Господи боже, как безнадежно я плакал! Зачем ты, Ванька, приобщил меня
к знанию, соприкоснувшись с которым даже единожды, мне уже навсегда будет
тошно жить в любой, совершенно без разницы в какой, точке планеты!
Безотчетно ища утешения, я потянулся к рукописям. Мне вспомнилось, как,
заходя в редакции, я всегда бывал ободрен и обласкан, даже чуточку
подобострастно обласкан: хоть и черный, а иностранец, в Вашингтоне учился,
знает языки... И вот всегда было так: задушевный чай, черствые, зато вдвойне
хрусткие сушки, доверительные вопросы: а у вас там, в Танзании, много ли
ядовитых скорпионов? (женщины); а сафари - это, в принципе, дорого?
(мужчины); ой, а львы у вас в деревнях на человека нападают? (женщины);
а обрядовый каннибализм встречается? (мужчины); а... а право первой брачной
ночи для вождя? (женщины); а насильственное лишение клитора? (женщины);
а внутриплеменной промискуитет? (женщины); а вот за инцест наказывают?
(женщины); а каковы разновидности смертной казни? (мужчины, женщины) - ну и
т. д.
Но... Ванькина моча (алхимическая влага) таинственным образом проявила
скрытые, истинные интенции моих старших коллег... Чувствуя себя
Жаном-Франсуа Шампольоном, я жадно бросился разбирать кривобокие
редакторские иероглифы. На полях рукописей "новые смыслы" оказались еще
похлеще, чем в дипломе: одни редакторы (в отличие от профессоров, не
ограниченные даже формальными рамками процедуры) шлифовали на мне,
безгласном оселке, свои мертвые графоманские косы; другие же, пользуясь
невидимостью химического карандаша, непринужденно выплескивали "темное
бессознательное":
"Эти рифмованные строчки не имеют никакого, я прибегну к метафоре,
поэтического припека... хотя... при определенных условиях..." ("Заря
юности");
"...нам явлена как бы вулканическая лава, уже окончательно застывшая в
своем художественном становлении, - лава, которая словно обозревает сама