"Марина Палей. Под небом Африки моей" - читать интересную книгу автора

Неожиданно явился Ванькин младший брат, Герман, - статный, румяный,
т.е. имевший все признаки человека, который начал просаживать свое здоровье
только-только. Я упоминаю Германа неслучайно. Появление в этой ситуации
третьей фигуры не столь придало ей классическую законченность, сколь внесло
неожиданные последствия.
А именно. (Здесь я рисую расположение коек и раскладушек с такой
тщательностью, с какой Mr Nabokoff рисовал американским недорослям интерьер
спального вагона "Москва - Санкт-Петербург"): всего спальных мест в
Ванькиной конуре было четыре: двуспальное, изгвазданное до сального блеска
ложе Ивана и его зимней супруги, которое находилось в "зале" и летом
полускладывалось в диван; у противоположной стены, отражаясь в шкафу (как
было упомянуто много ранее), мучила мой глаз оголтелой расцветкой хаки голая
раскладушка - перманентно разложенная на те случаи, когда Иван был
невменяемо пьян и, соответственно, отлучен от скромных радостей семейного
ложа. В детской конурке понуро стоял диванчик, продавленный до златострунных
пружин, и - опять же цветом хаки - дерзко являла себя вторая незастланная
раскладушка.
С этого момента я попрошу особого внимания. Обычно Иван, стало быть,
храпел на раскладушке в "зале"; мне, со времен Lauren Bacall, было по-царски
предоставлено двуспальное ложе.
Но Герман спутал все карты. Он лег на Ванькину раскладушку. Точней, не
"лег", а упал там, где стоял. Ванька, проявляя свойственную ему терпимость,
дополз до "детской" и уложил себя, соответственно, на раскладушку младшего
"спиногрыза".
Таковы были исходные позиции фигур.
Важнейшая деталь: дверь между "залом" и коридором была, конечно,
распахнута. Между стеною и дверью - скрытая ею - стояла моя, полная всякого
разного, сумка.
Несмотря на количество выпитого, мне не спалось. Поэтому я не сильно
испугался, когда увидел Ивана, который с невменяемым видом, по стенке
коридора, упрямо полз в "зал". Я, вообще говоря, считал эти его навязчивые
карабканья по водосточным трубам латентной формой лунатизма - и сейчас
решил, что Ванькина сомнамбулическая болезнь проявляет себя наконец открыто.
Ванька вполз в дверной проем, затем привалился передом к двери и,
вцепившись двумя руками в хлипкую ее ручку, осторожно потянул на себя.
Затем, относительно аккуратно, шагнул он в сторону - и сразу же - в
расширенное пространство между дверью и стеной. Там он судорожно полустянул
семейные трусы. Вытащил свой чупа-чупс. Взял его в правую руку. Но, видимо,
не выдержав такой тяжести, развернулся и безвольно опустился на мою сумку.
В комнате было темно. Лишь тот угол, где сидел Ванька, скупо освещала
луна... И тут я увидел нечто... не знаю, что и сказать... Ванька мочился. То
есть активно мочеиспускал отработанные им алкогольные яды... И делал он это,
как делают женщины: сидя... Желто-зеленые струи, особенно желто-зеленые в
близких им по цвету лунных лучах, бежали по уступам моей бедной сумки на
щелястый пол... На продавленном неосвещенном участке пола, у порога,
собралась лужа, черная, как кровь. Очухавшись, я бросился к Герману:
- Ге-е-е-ра-а-а!!. - я схватил его за плечи и, напрягши все силы,
привел в сидячее положение. - Ге-е-е-ра-а-а!! - я тормошил его, как мешок. -
Проснись!!. С Ваней нехорошо!!.
Герман открыл глаза. Они были неожиданно ясные, бодрые, абсолютно