"Роберто Хорхе Пайро. Веселые похождения внука Хуана Морейры " - читать интересную книгу автора

сердитесь, разрешите мне закончить, я не собираюсь огорчать вас... Итак,
поскольку вы все хорошо усваиваете и пользуетесь уважением своих товарищей,
моих учеников, вы могли бы с успехом, да, да, с величайшим успехом помочь
мне сохранять порядок и поддерживать дисциплину в классах, подрываемую
бунтарским разрушительным духом - подлинной язвой наших мест...
Пораженный неожиданностью этих слов, произнесенных торжественно и
важно, словно с трибуны, я стал более спокойно ждать развития событий, хотя
и опасался какой-нибудь ловушки.
- Но я не хотел, - продолжал тем же тоном дон Лукас, - принимать какое
бы то ни было решение, не посоветовавшись предварительно с вами.
Опустелый класс был залит предвечерним сумраком. За открытой дверью я
видел обширный, поросший травой пустырь, окрашенный лучами заходящего
солнца, кусок неба с оранжевыми отсветами; внутри класса беспорядочно
громоздились столы и скамьи, над которыми будто витало еще буйное оживление
разбежавшихся учеников. Созерцание света и тьмы поглотило меня целиком во
время драматической паузы, выдержанной учителем, прежде чем ошеломить меня
вопросом:
- Хотите быть наставником?
Наставником! Вторым человеком в школе, начальником над товарищами,
высшей властью в отсутствие дона Лукаса, а глядишь, и в его присутствии,
принимая во внимание свойственную ему слабохарактерность!.. А я едва лишь
научился бегло читать, да и то благодаря мамите! И в школе было два десятка
мальчиков, более знающих, рассудительных, прилежных и взрослых, чем я! О,
вею эту притворную совестливость я проявляю сейчас; а тогда, - хотя я и не
ожидал подобной удачи и был весьма польщен незаслуженной честью, -
предложение учителя показалось мне настолько естественным и соответствующим
моим заслугам, что, я попросту ответил, без малейшего волнения:
- Ладно, дон Лукас.
Невозмутимость была мне присуща всегда: провозгласи меня хоть папой
римским, маршалом или адмиралом, я бы ничуть не удивился и не счел себя
неспособным оправдать назначение. Но, желая быть безукоризненно правдивым,
добавлю, что обращение "доя Лукас" с этих пор начисто исчезло из моей речи,
и в своих ответах я ограничивался простым "да" или "нет", "как учил нас
Христос", без всяких "дон" или "сеньор", как учит нас вежливость. И это было
единственным видимым проявлением благодарности...
Впоследствии я рассудил, что дон Лукас вел себя в данном случае или как
философ, или как негодяй: как философ - если он хотел изменить мой характер
и дисциплинировать меня, поручив именно мне присмотр за дисциплиной; как
негодяй - если намеревался купить меня ценой нравственного увечья, гораздо
более тяжелого, чем такое физическое увечье, как его хромота. Но,
поразмыслив еще, я пришел к выводу, что, пожалуй, действовал он не как
философ и не как негодяй, а скорее как простак, который защищается
единственным своим оружием без всяких злых и добрых намерений, а только из
инстинкта самосохранения и пользуется при этом доступными ему политическими
средствами, по правде говоря, не слишком тонкими, поскольку политическая
тонкость простакам не свойственна. Для остальных мальчиков мой пример мог
оказаться пагубным, даже разрушительным, сбить их с толку, привести к полной
распущенности, ибо дон Лукас не способен был исхитриться так, чтобы и волки
были сыты, и овцы целы. Впрочем, я пользовался у товарищей таким
авторитетом, был настолько силен, могуществен, решителен и властен, если уж