"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

племянникам и брату невестку провоцировала к козням. А жизнь в спокойствии и
без сопротивленья бедняг соседей заставляла примечать за ними каждый шаг.
Пока не убедились, что им и впрямь немного надо: роббатка-клумба и чистота
души.
- Они поповны, твои старушки-вековушки, - сказала мне как-то Матвевна в
порыве сопровождения вдоль межи. Через ограду преткновений непониманье своих
ближних можно преодолеть в том месте, которое судящему под статус высоты его
ума. Что проку в жалобах на жизнь через молитву, если нытье от имени наград
приносит больше пользы пострадавшим от себялюбия владельцам тщеславного
желания и любопытства, застывших на одном глазу? Терпенье престарелых
барышень было единственной возможностью казаться живущими не хуже в том
мире, где универсальное явленье смерть оценено как невозможное маловменяемым
соседством.
Необходимость ежедневно считать гроши испотрошит любую душу. В условиях
паралича сочувствия и сострадания к гоненьям использовать свои познанья для
желудка, а вещее воображенье - для нажив было залогом лжи врагам на память.
Семеновны нашли себя в отраде сада:
- Быть может, бог и благосклоннее к тому, кто любит собирать ракушки,
чем к тем, кто появляется на свет наследником больших богатств.
Это многозначительное назиданье я слышала от Лидии Семеновны не раз, и
удивлялась ее ассоциациям о море. Лишь по прошествии больших времен мне
станет ясно, что Данила Кофтун, мой охранитель от нападок в альма-матер,
возглавит тот Феодосийский храм, которому служил их дед когда-то. Через одну
судьбу переплелись две нити. Воистину - все жизни на одной деснице. Мы
узнаем об этом под конец.
- Лилечка третьей электричкой сегодня едет вести уроки, ты помоги ей
приготовить чай, а я пока взгляну в библиотеку.
Я помогла перекатить через порог ее коляску. Бесшумно приподнявшись в
костылях, она достала с полки книгу и повела увеличительным стеклом по
строчкам в титульном листе, потом по корешкам обложек - искала что-то, шепча
губами и осторожно проводя перстом.
Все стеллажи их крошечного дома были заполнены собраньем раритетов с
двуглавым глуботиском герба изданий царских лет. Что помогло им
самосохраниться, не растерзав от обысков в гоненьях заглавные листы, мне до
сих пор не ясно. Поскольку мои тетушки-московки стирали царские гербы даже
на соусниках кузнецовского фарфора, в опаске, что такая утварь не сочетается
с веленьем времени о футуризме красных истин.
Но в этом доме водилось до сих пор неведомое мне. Из внешнего родства и
окруженья в вглубь этих комнат ходили трое - племянники и я. Ни моя сестра,
ни кодла из тринадцати двоюродных братишек в пределы этой дружбы не входили.
Теперь я думаю, что это был залог кредита памяти моей прабабки Пелагеи.
Прабабушка считалась безграмотной, и в документах меняющейся власти от
временных, троцкистов, большевиков и коммунистов подписывалась крестиком.
Однако, огромные резные фолианты с буквицей, витыми ятями и разделительным в
конце мужских имен читала каждый вечер перед сном при лампе и благоговейно
прятала в сундук. На дно. От недоразумений, неслухов и козней недругов,
которые брались всегда невесть откуда. Старославянской вязью образованную
старушонку за грамотного человека не считали. Вот Пелагея и проставляла им
кромешный черный крест. Кто после этого мне скажет, что женственная доля в
народе не гражданственна? С моей прабабкой не сравнятся ни Вася Железнова,