"Геннадий Падаманс. Первостепь " - читать интересную книгу автора

замерла на полурыке. Конечно, это был он, ее Детеныш, выскочил из травы и
вцепился в хвост матери повыше концевой кисточки, поймал добычу. Поймал.
Однако такой добычи малышу показалось мало. Он отпустил хвост,
протиснулся между задних лап и вцепился в сосок. Львица тут же с готовностью
плюхнулась на бок. Малыш почему-то испугался, не понял маневра и вскочил на
упавшую мать, прошелся по раздутому от еды животу и по ребрам тоже. Львица
снова дернулась, оторвала от земли голову, словно хотела сказать, что не
ходят у львов по животам, не полагается - она что-то подобное рыкнула, но
львенок будто не слышал. Преспокойно завершил свой пробег через все
материнское туловище, соскочил на землю, оббежал обратно вокруг и теперь
только по-настоящему вцепился в сосок. Проголодался охотник.
Мать опустила голову, повернулась больше на спину, поджала задние лапы,
полностью обнажив белый живот. Детеныш урчал, глотая молоко - и в груди
матери тоже что-то урчало, словно и она сама глотала вместе с ним, будто
пила сама. И это было приятно, приятней всего: приятней, чем убивать, чем
хлебать кровь, чем рвать плоть, приятней всего... будто сама ты детеныш,
будто кто-то щекочет тебя, сильный, могучий, не боящийся никого - и ты вся в
его власти, он тебя защитит, он не бросит, ото всего защитит, даже от
солнца.
Детеныш так жадно лакал, что утомился и быстро утих. Заснул с соском в
зубах. Сильная Лапа боялась пошевелиться, чтобы не разбудить. Лежала и
слушала звон цикад, стрекот каких-то жучков, далекие голоса птиц в знойном
небе и трепет солнечных лучей вокруг. Но зашелестела рядом трава, прибежал
другой львенок, полез к молоку, разбудил спящего, стали вместе сосать. Тут
же явился и третий, совсем облепили Сильную Лапу, как это самое солнце,
нежное солнце, приятное, свое. Родное.
Родным был только один из сосущих львят, самый первый, но львицы не
делают разницы. Все дети - дети, у всех у них один отец, все их матери -
сестры. Две сестры Сильной Лапы валялись неподалеку, такие же сытые и
утомленные, остальные отдыхали подальше, сейчас не видимые и не чуемые - но
сейчас и не было в них никакой надобности, потому что ночная охота так
далеко, что ее вовсе нет, отсутствует сейчас в памяти, прячется где-то,
спит, наверное, утомленная и разморенная. Спит.
Напились детеныши, оторвались один за другим, побежали играть. Львица
слышала их в полудреме, и этого было достаточно. Вот Детеныш вцепился в
загривок Пятнистой - та заскулила и повалилась. Тут же напрыгнула сверху
Кроткая, но испугалась, отбежала назад. Детеныш погнался за Кроткой -
хозяин, будущий лев. Настиг, повалил - та заскулила... Напрасно. Прибежала
Пятнистая, тоже набросилась, вдвоем стали мотать... взад-вперед, из стороны
в сторону - и перед закрытыми глазами Сильной Лапы тоже что-то моталось из
стороны в сторону, солнечно-желтое, жаркое и пятнистое. Ей надоело следить -
и поплыло пятнистое, расползлось пеленой, обволокло, убаюкало - и уже сама
Сильная Лапа была маленьким львенком на полях счастливой охоты: бегала,
прыгала, кувыркалась; радостно было ей, невыразимо радостно, как всегда
радостно детенышам и как радостно взрослым, когда живот их набит, когда
кувыркаются дети, когда ничто не тревожит, кроме знойного солнца - но и
солнце само кувыркается, наблюдая за львятами в жухлой траве, ему радостно
тоже. Радостно всем.
Однако поднялась на лапы Прыткая, зашуршала трава под тяжестью
товарки - и Сильная Лапа тут же проснулась, подняла голову.