"Геннадий Падаманс. Первостепь " - читать интересную книгу автора

руки дрожат, пальцы сцеплены. Игривая Оленуха по-прежнему улыбается, ничего
не заметила, только свое на уме. Черная Ива с испугом глядит на дрожащие
руки Сквалыги и не знает, что и подумать. Ей и самой вдруг стало страшно.
Внезапно по-настоящему страшно.
А солнце светит все так же. Птицы поют. Людское стойбище привычно
гудит. Нет причины для страха. Никакой - нет.


****

Сосновый Корень почувствовал боль. Болела спина, болела поясница,
болели колени. "Тебя только не хватало", - со злостью сказал охотник и едва
узнал свой собственный голос. Какой-то старческий хрип. "Хрип так хрип", -
уже бесстрастно отметил Сосновый Корень и побежал дальше.
Сосновый Корень бежал второй день. Если б он мог видеть себя со
стороны, то наверняка бы испугался. Он заметно похудел. Его лицо осунулось и
заострилось, кожа стала дряблой и покрылась морщинами. Будто состарился
Сосновый Корень всего за один день. Это солнце так сделало с ним. Солнце и
жажда. А еще упрямство. Потому что он должен был добежать, должен был
заранее предупредить, чтобы люди успели подготовиться, чтобы все было
организовано надлежащим образом, чтобы... чтобы жена могла им гордиться, -
подумал напоследок Сосновый Корень и вдруг остановился.
По правую руку, совсем недалеко, ровную степь прорезал глубокий овраг.
Сосновому Корню даже померещилось, как он слышит птиц, в овраге пели птица,
а еще... там квакали лягушки. Это больше всего удивило охотника - какие
такие лягушки, откуда? Он поднял глаза вверх, к небу, и тотчас поспешил
прикрыть их ладонью. В небе нещадно сверкало солнце, а еще там парил
стервятник. Парил прямо над ним, над охотником, и Сосновому Корню захотелось
сказать: "Не дождешься!" - громко сказать, даже крикнуть. Но не крикнул. И
не сказал. Молча пошел вперед, туда, куда надо, а лягушки продолжали квакать
прямо в его голове, перед глазами начало мутиться - и на Соснового Корня
напал приступ страха. Он вдруг развернулся назад и пошел вспять по своим же
следам. Мамонты тоже услышат лягушек, они повернут к оврагу и учуют след
охотника. После такого охота провалится, после такого мамонты уйдут, а он...
ему будет стыдно смотреть в глаза людям... Ему будет стыдно, но ему будет
стыдно также и оттого, что не успеет, ведь он не успеет, ведь он идет назад.
Тем не менее Сосновый Корень теперь свернул вбок и продолжал обходить овраг.
Солнце жарило так же само, а лягушки как будто бы смолкли. Вскоре Сосновый
Корень достиг края оврага, опустился на четвереньки и заглянул вглубь.
Ничего там не было. Ни лягушек, ни воды - ничего. Только сухой песок.
Сухой и унылый. Еще там была тень, охотнику захотелось спуститься, укрыться
и немного отдохнуть, самую малость, чуть-чуть. Но вместо этого он поднялся,
развернулся и побрел обратно. В прежнем направлении. В правильном
направлении. Он шел все быстрее, а потом и вовсе побежал. Болели колени,
ныла поясница, каждый шаг отдавался болью, только чужая это была боль и
чужие шаги. Ноги сами бежали, поясница сама болела, рука продолжала держать
копье, а Сосновый Корень - ему что-то виделось вдалеке, что-то мерещилось в
мареве. И кто-то бежал. Кто-то нес весть. Важную весть. Самую важную. Кто-то
должен был ждать эту важную весть, кто-то должен был ждать и самого
бегущего, кто-то был где-то, где-то там-то, а тут - тут жарило солнце и