"Геннадий Падаманс. Первостепь " - читать интересную книгу автора

солнцу греть эту землю лучами, как радостно нежному ветерку обвевать
разгоряченные лица, как... Игривая Оленуха вовсе не знает всех "как", не до
того ей, чтоб думать и сравнивать, смех, подобно роднику из скалы,
преодолевает все преграды и струится, струится, струится. Родник стал
ручьем, ручей влился в реку, река течет в море, куда-то там в море - не
обуздать неукротимый поток, не стоит и пытаться. Черная Ива уже поняла и
смирилась. Пускай хохочет дальше Игривая Оленуха. Она и сама улыбнется. Вот
прямо сейчас. Вот уже и улыбается.
Однако теперь это не нравится Сквалыге:
- Зря так много смеется Игривая Оленуха. Кто много хохочет, тот беду
наохотит.
Игривая Оленуха приостанавливает свой хохот:
- Беду? Какую беду? Пускай Сквалыга пояснит.
- Так говорят, - коротко отвечает Сквалыга, но Черной Иве такой
разговор уже кажется скучным. Потому она спешит сказать о другом:
- А все-таки хороша жизнь степных людей. Сиди себе на бревне да
посмеивайся. Все есть: еда, чум, муж. И смейся себе на здоровье, - обе
подруги глядят ей в глаза, ловят слова. Правильны эти слова, кажется,
правильны; даже Сквалыга согласна, хотя все же не до конца. Перебивает:
- А зимой?
- А что зимой? - усмехается Черная Ива. - Разве долго утеплить чум, еще
слой шкур наложить мехом внутрь? Разве трудно питать огонь?
- А если мяса не будет? Ежели закончится мясной порошок?
Черная Ива уже злится на неугомонную Сквалыгу:
- Если да ежели... Если бы да кабы... Да разве ж было такое когда? Чего
ж об этом думать?
- А старики говорят...
Но Черная Ива совсем выходит из себя. Чуть не кричит:
- А что, Сквалыга уже старухой заделалась? Ворчать начинает! Еще про
Великий Лед пускай вспомнит, про который и самая древняя старуха не
помнит. - Черная Ива хочет добавить, аж про драконов, чьи кости иногда
находят, но ее взгляд сам собой прокрался к чуму Львиного Хвоста - и того
уже нет, перед чумом никто не стоит. И это почему-то смущает. Черной Иве
вдруг хочется сказать об этом, что уже нет молодого охотника, но она не
знает, как это сказать. Не получается. Вроде ей неудобно об этом сказать. И
она говорит о другом. О прежнем:
- Все-таки чудный день. Комаров даже нет. Куда подевались?
- Ой, не зови! Не надо! - непонятно чему пугается Сквалыга, и Черная
Ива аж готова рассмеяться над таким призрачным страхом. Игривая Оленуха
по-прежнему улыбается. Солнцу, наверное, синему небу. Радостной жизни. Зато
со Сквалыгой происходит что-то не то. Сквалыга прикрыла глаза и как будто
даже натужно морщится. Комары! Много-много перед ней комаров, перед
закрытыми глазами, целые тучи - и ей очень страшно. Так уже было, - она
понимает, что так уже было, но не может вспомнить, когда. Потому что ей
мерещится Ужас. Самый пренастоящий. Две бараньих башки срослись вместе,
огромные крылья летучей мыши. Туман в голове у Сквалыги. Непроглядный туман.
Забыла совсем про подруг. Хотя Черная Ива должна быть где-то рядом, должна
непременно помочь. А вот Игривая Оленуха внизу. Далеко-далеко. И горько
плачет. Невыносимо!
Сквалыга раскрыла глаза. Ее щеки в холодном поту, с них смыло загар, ее