"Вячеслав Пьецух. Памяти Кампанеллы" - читать интересную книгу автора

возмущения, на какую способен хотя и пьяный, но покуда соображающий
человек.
- Да, наверное, просочились, сволочи, как-нибудь... - предположил
несмело другой сосед. - А так, конечно, откуда у него взяться мошенникам
да ворам?!
- У Хорошьянца не забалуешь, - вступил в беседу сосед напротив, - это
все же не наш совхоз.
- А что наш совхоз? Наш совхоз идет в ногу со всей страной!..
- Это точно: совсем заворовалась страна, моя бы власть, я бы, наверное,
провернул вторую Октябрьскую революцию, чтобы всех этих рвачей по новой
прижать к ногтю!
- А что говорит по этому поводу Хорошьянц?
- Хорошьянц говорит: нет такой политической проблемы, решение которой в
ту или иную сторону стоило бы одного отрезанного мизинца.
- Да... Хорошьянц - центральный человек, это как дважды два!
Тут я не выдержал характера и сказал:
- Послушайте, мужики! Откуда вы такой антисоветчины набрались?! Страна
шестой десяток лет живет святой верой в четвертый сон Веры Павловны, а вы
тут разводите злостный либерализм!
Мне сказали:
- А ты молчи!
Как мне сказали, так я на всякий случай и сделал: сижу молчу. Десять
минут молчу, двадцать молчу, уже полсвадьбы выходило на двор плясать и
опять разобралось по своим местам, уже подали сладкий пирог и картофельные
оладьи с яблочным киселем, когда хмель сделал свое дело и у меня
приключилось помутнение в голове; отчасти помню, как пел песенку герцога,
делал сомнительные комплименты невесте, как свалил горшок с цветами,
стоявший на подоконнике, и как меня выводили бить.
Проснулся в тесной, но светлой клетушке, как будто на чердаке; это
подозрение мне оттого закралось, что солнце кучно било через экстренно
маленькое окно. Первая мысль: кто таков этот загадочный Хорошьянц? Вторая
мысль: дефенолантрацетная кислота!
Рядом со мной причудливо храпели, как-то подвывая, два мужика, оба
одетые да еще почему-то в резиновых сапогах, прямо над головой висела
голая лампочка, справа в стене выделялась дверь. Оказалось, что я и
вправду обретался на чердаке, так как за дверью была шаткая лестница,
ведущая круто вниз; я спустился, держась за перильца, ибо с похмелья стоял
на ногах непрочно, в большой низкой комнате, где мы накануне играли
свадьбу, какая-то старушка меня напоила чаем, я выкурил подряд две
сигареты и вышел вон.
Солнце стояло уже высоко, жемчужно белели поля окрест, из печных труб
там и сям валили густо-серые, какие-то ватиновые дымы, с задов доносились
истерические женские голоса, со стороны дома напротив остро несло соляркой
- там мальчишка-подросток пытался завести трактор, остервенело, совершенно
по-взрослому матерясь. Хлопнула дверь, и появился один из моих товарищей
по ночлегу; он прошел мимо, кашляя и давясь, вышел за калитку, приблизился
к голубому "уазику", стоявшему у ворот, и, глядя в небо, долго мочился на
колесо. Я подошел к нему и спросил:
- Вы, случаем, едете не в Мордасов?
- В Мордасов-то в Мордасов, - отозвался он, застегивая штаны.