"Вячеслав Пьецух. Ночные бдения с Иоганном Вольфгангом Гете (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

Мефистофель:
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно к нам завезена.

Фауст:
Все утопить.

Мефистофель:
Сейчас.

Гете молчал. Он молчал, наверное, с полминуты, постукивая по
подлокотнику средним пальцем.
Я сказал:
- Нужно сознаться, что я переиначил по-своему предпоследний стих в арии
Мефистофеля. У Пушкина: "она недавно вам подарена".
Гете сказал:
- О, это ничего...
Я сказал:
- Если не считать, что по этому принципу работает вся современная
литература. Нынешние писатели только знай себе буковки переставляют,
поскольку им нечего сказать миру, по крайней мере, они не способны
предложить ничего нового в рассуждении литературного вещества. Вообще я
полагаю, что изящная словесность кончается, постепенно сходит на нет, хотя
бы по той причине, что пишут все больше, а читают все меньше, да и то
преимущественно чепуху. Писателей же развелось как собак нерезаных, потому
что при настоящем положении вещей, когда нужно только буковки
переставлять, все пишут, кому не лень. В сущности, русская литература
кончилась на Бунине, который закрыл рассказ, как закрывают математические
разделы. Кстати спросить, вы не находите, что литература сродни науке?
- И даже в значительной степени, - подтвердил Гете.
- Поэтому, как и наука, литература прогрессирует или чахнет. Не в том
смысле, что она может изжить себя, как алхимия, или что она становится
красочней либо жиже, а в том смысле, что она движется от наблюдения к
опыту, от опыта к теории и закону. Например, литература античности почти
исключительно наблюдала над природой человека, литература нового времени
уже ставила опыты, искусственно вводя персонажи в разные реальные
положения, девятнадцатый век уже умел объяснять реакции, в которые
вступали элементы литературного вещества, а русская литература
девятнадцатого столетия вообще работала отвлеченно, отправляясь от теории
и закона. Последним, и посему совершенным, наблюдателем в нашей
словесности был Александр Пушкин - мы и тут несколько запоздали, - но
только наблюдателем в стиле бога. Гоголь уже объяснял реакции, так
сказать, на молекулярном уровне и вывел формулу "Скучно на этом свете,
господа". Наконец, Федор Достоевский явил фантастический реализм.
Гете спросил: