"Вячеслав Пьецух. Государственное Дитя (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

И просчитался: впоследствии и Бог его выдал, и объела ему лицо
приблудившаяся свинья.
Как только генерал Конь закончил доклад, на Иване Великом, точно
подгадали, ударили в колокол, напустивший на столицу густой, дребезжащий
звук, от которого у москвичей вырабатывалась слюна.
На завтраке присутствовали: сам Василий Злоткин, Мара Дубельт, Руслан
Гирин и генерал Конь, - подавали же раков с зеленью, жульен из цыплят с
грибами, бульон с фрикадельками, шашлык по-карски, а на сладкое -
вафельные трубочки с шоколадом. За завтраком разговаривали о том, что
такое великая держава и какие именно показатели возвеличивают страну.
- Великая держава, - сказал Руслан Гирин, - это которая считает своим
долгом в каждый горшок плюнуть.
Внезапно с Красного крыльца донесся до верхних покоев шум, возбужденные
голоса, какой-то страшенный треск, и Мара Дубельт воскликнула, уронив на
пол столовый нож:
- Что это такое? Уж не взбунтовались ли москвичи?!
- Ни синь пороху! - успокоил ее генерал Конь. - У нас, Мара Ивановна,
насчет этого очень строго.
Шум тем не менее приближался, послышались дикие вопли, разрозненные
выстрелы, наконец шаги загремели в дальних комнатах анфилады, после в
ближних, дубовая дверь столовой распахнулась, и пред участниками застолья
предстал Энн Бруус с автоматом в руках, окровавленным лицом и без правого
башмака.
- Плохо дело, государь, - сказал он, пересиливая одышку. - Мятежники во
дворце, сейчас будет... как это сказать по-русски?..
- При дамах, - перебил его генерал Конь, - прошу выбирать слова.
Тут в столовый покой залетела шальная пулька, ударилась в бронзовый
светильник еще времен первых Романовых, взятый из Оружейной палаты для
обихода, и, отскочив, угодила Коню в щеку пониже глаза; генерал удивленно
оглядел присутствовавших и уселся на пол. Руслан Гирин, подобрав полы
халата, залез под стол, Мара Дубельт спряталась за изразцовую печку, а
Василий Злоткин так перепугался, что сиганул в окошко, не прожевав порции
шашлыка.
Высоковато было, и при падении он сломал себе правую руку, правую ногу
в стопе и так крепко ударился головой, что лишился слуха и языка.
Некоторое время он полежал на брусчатке, почему-то припоминая свое
костромское детство, потом вздумал было отползти поближе к цоколю
дворцового здания, как налетела толпа и в три минуты забила его палками и
ногами. Когда народ расступился, показывая Пуговке-Шумскому останки
Лжеаркадия, налицо был порядочный ворох окровавленных тряпок, не похожий
решительно ни на что.
Труп Василия Злоткина так долго валялся на мостовой, что приходила
свинья одного штукатура с Никольской улицы и объела ему лицо. Затем
покойника очистили от остатков одежды, зацепили пожарными баграми,
оттащили на Красную площадь и неподалеку от Лобного места водрузили на
ломберный столик для обозрения и сведения горожан. Рядом, у ножек
ломберного стола, лежало тело несчастного капитана Эрнесакса, который
держал в руках собственную голову, как держат шляпу. Падал снежок,
постепенно запорошивая убитых, точно природе хотелось поскорее скрыть
продукты очередного российского мятежа...