"Вячеслав Пьецух. Государственное Дитя (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

государевы апартаменты, каковое слово он выговаривал в единственном числе
и с ударением на предпоследнем слоге - именно "апартамент". Неподалеку от
спальных покоев ему ненароком повстречалась молодая жена бывшего правителя
Перламутрова, и он впился в нее горячечными глазами.
Один из окольничих справился у него:
- Будете слушать выборку из газет?
- Что?.. Какие еще газеты... и вообще, мужики, я сейчас из
государственных соображений должен побыть один.
Когда окольничьи откланялись и ушли, Вася Злоткин схватил бедную
Перламутрову за горло, попридушил и завалил на первую попавшуюся постель.
Он насиловал ее трое суток, пока в Москву не въехала Мара Дубельт, а затем
распорядился упрятать в Новодевичий монастырь.
На другой день опять состоялся пир, но уже не было того шуму, и на
третий день состоялся пир по случаю прибытия государевой невесты, и на
четвертый день пир - этот уже свадебный, завершивший обряд венчания, на
котором Мара Дубельт сказала речь. Речь была очень короткая, и даже она
состояла из одной фразы:
- Смотрите у меня, господа подданные, чтобы никаких художеств, чтобы
все было чинно и аккуратно, я этих ордынских нравов не потерплю!
Ей в ответ:
- Мара Ивановна, мать родная, да мы для тебя что хошь!
Василий Злоткин умудрился напиться и на собственной свадьбе, а когда
проснулся рано поутру, едва развиднялось, Мара и говорит:
- Надеюсь, сегодня ты подпишешь указ о присоединении к Эстонии
псковских земель от границы по город Порхов?..
- Разбежался!.. - сгрубил ей Василий, поднялся с постели и нагишом
подошел к окну.
За окном был виден угол Грановитой палаты, слева - часть забеленной
снегом Ивановской площади, а Спасская башня стояла ополовиненная по
куранты, так как над Москвой по-прежнему висела удушливая пелена
оливкового оттенка, точь-в-точь такая же, что теперь виднелась над линией
горизонта, Вася тяжело вздохнул и пошел в каюту.
Там его дожидался капитан-лейтенант Правдюк.
- Вот вы говорите, что политики спят и видят, как бы
облагодетельствовать человечество; почему же тогда их благородные усилия
вечно дают обратный результат? Я сейчас доложу, почему: потому что
безобразный ход истории сам по себе, а политика сама по себе, - вот так!
Будь ты хоть десять раз Столыпиным, но если в России не суждено завестись
нормальному, не увеселительному сельскому хозяйству, то ты ее никакими
реформами не проймешь. Отсюда я делаю вывод, что политики суть самые
зловредные бездельники из всех разновидностей бездельников вместе взятых.
Вася Злоткин нахмурился, прилег на постель и внимательно закурил.
- Уж я скорее поверю такому Столыпину, который пообещает, что все
обязательно будет плохо, хуже некуда, потому что, - рассуждая от
обратного, - а вдруг получится хорошо... Вообще все зло идет от той линии,
чтобы благоденствовали непременно все разновидности человека за
исключением фальшивомонетчиков. Вот возьмите нашу нерушимую крестьянскую
общину, которая атомной бомбы не боится; тут вся идея заключается в
социалистическом способе производства, когда один водочкой занимается, а
другой работает за двоих, а потом у них происходит передел продукта: