"Вячеслав Пьецух. Государственное Дитя (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

придурок, способный за здорово живешь поджечь, изнасиловать и убить!.. А
политики строят из себя вершителей судеб и благодетелей человечества, в то
время как они не более чем санитары при буйном отделении, которые в
свободное время валяют откровенного дурака. В частности, они мудруют на
тот предмет, как бы распространить меры строгости для сумасшедших на
несумасшедшее большинство...
- Странные у вас понятия о политиках, - сказал Вася Злоткин и не по
возрасту надул губы; отчего-то нехорошо у него было, муторно на душе,
точно он в чем-то провинился, но в чем именно - не понять, и хотелось
побыть одному, чтобы прийти в себя. - Политики - это как раз такие люди,
которые беззаветно совершенствуют формы управления, желая всем людям
социально-экономического добра... Впрочем, извините, что-то мне не по
себе, поднимусь-ка я на палубу воздухом подышать...
- Путь-дорожка, - сказал капитан Правдюк. - Ваша каюта напротив, если
что понадобится, не стесняйтесь, круглые сутки ваш.
Крейсер уже далеко вышел в открытое море, и сколько Вася ни вглядывался
в окружающее пространство, стоя на верхней палубе и опершись на фальшборт
локтями, ничего не было видно, кроме бурой пустыни вод. Погода
испортилась: посмурнело, тонко запел в корабельных антеннах ветер, по морю
пошла зябкая рябь, время от времени выплескивавшая пенные гребешки, резко
запахло приемным покоем, а прямо по курсу повисла низкая, тяжелая пелена
оливкового оттенка, похожая на ту, что денно и нощно висит над Москвой и
скрадывает город примерно по четвертые этажи. Потому-то и колокола
Первопрестольной звонят глухо, недостоверно, как под водой, - а, между
прочим, чегой-то они звонят? Ах да, это хоронят государя Александра
Петровича, вечная ему память, в открытом гробу, который несут на плечах
шестеро рынд в старинных горлатных шапках, впереди же шествует духовенство
во главе с патриархом Филофеем, кадящее ладаном и гнусавящее о чем-то
древнем, грозном и непростительном, а вокруг толпится народ с непокрытыми
головами, который плачет и стенает, жалеючи покойника за тихость и
простоту.
Правитель Перламутров наблюдал эту картину из окошка государевых
покоев, куда он переселился за сутки до похорон. В дверях горницы стояли
четверо окольничих с автоматами, за спиной у правителя переминался с ноги
на ногу главнокомандующий Пуговка-Шумский и понуро теребил форменную
фуражку.
- Стало быть, весь гвардейский корпус перешел на сторону самозванца? -
спросил, не оборачиваясь, Перламутров, все еще глядевший как зачарованный
на заснеженную Ивановскую площадь, черную от народа.
Пуговка-Шумский ему в ответ:
- Так точно: постреляли, сукины дети, минут десять для приличия и
сдались.
- Ты своими-то глазами самозванца видел?
- Как же, видел, и во время сражения при Валдае, и в Серпухове вчера.
Наглость невероятная: ведь ему на внешность лет тридцать будет, а он
претендует на Государственное Дитя!
- Позволь, как это в Серпухове?! Он разве уже до Серпухова дошел?!
- Вчера был в Серпухове, следовательно, сегодня может быть и в
Москве...
- Помнишь, Василий Иванович, ты голову давал на отсечение, что