"Вячеслав Пьецух. Государственное Дитя (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

дождь.
- Один офицер охраны, - продолжал Злоткин, - истинный патриот своего
отечества, как-то узнал о готовящемся злодеянии и спас Государственное
Дитя. Этот офицер спрятал отрока Аркадия в Свято-Даниловом монастыре, а
наследником престола нарядил некоего молодого жильца из свиты, который и
был убит вместо Государственного Дитя.
- Охотно верю, - сказал генерал Арнольде. - Где же сейчас обретается
русский принц?
Василий Злоткин выдержал многозначительную паузу, напустив на глаза
влажную пелену, и произнес как-то в нос:
- Он здесь...
- То есть вы хотите сказать, что вы и есть Государственное Дитя?
Злоткин чинно кивнул в ответ. Он, разумеется, ожидал, что уж этим-то
сообщением он точно потрясет своего собеседника, но ничуть не бывало:
генерал Арнольде только на одно мгновение навострил взгляд, потом медленно
поднялся из-за стола, прошелся от камина к окну, уронив на ковер толику
сигарного пепла, несколько секунд стоял неподвижно и смотрел на
заплаканные деревья, наконец повернулся к Злоткину и сказал:
- Насколько я понимаю, вы претендуете на политическое убежище.
- На политическое убежище и убедительный пенсион.
- Хорошо, я доложу моему Президенту о вашей просьбе. Полагаю, вы будете
совершенно удовлетворены.
Говоря эти слова, генерал Арнольде уже обкатывал в уме формулировку,
которую он предложит вниманию Президента: возвращение из небытия
наследника Аркадия, будь он хоть трижды самозванец, есть отличный повод
посеять в России смуту, между тем Европа только в том случае сможет дышать
спокойно, если эта вредная страна будет постоянно ангажирована внутренними
дрязгами, пока окончательно не превратится в кантианскую "вещь в себе".
Три дня спустя Василий Злоткин получил временный вид на жительство,
пятьсот крон единовременного пособия и от греха подальше был переправлен
на остров Даго. В городке Кярдла, столице этого острова, он один день жил
в гостинице на улице Вабадузе, а потом его поселили в доме эстляндского
обрусевшего немца Ивана Федоровича Дубельта, бывшего военного коменданта,
фанфарона, дылды и усача. Дом был кирпичный, с голландскими окнами, крытый
черепицей и окруженный отличным газоном, который со всех сторон огораживал
густой можжевельник, стриженный под забор. В доме, кроме хозяина, жила его
жена Саския, бессловесная, но вечно улыбающаяся эстонка, дочь Мара,
девушка двадцати двух лет, работавшая на перчаточной фабрике, и ее муж Энн
Бруус, который в прошлом был боцманом рыболовецкого флота, а теперь служил
на той же перчаточной фабрике в сторожах.
Понятно, что в этом доме Василий Злоткин жил на особенном положении в
силу его романтической легенды и величественных, хотя и туманных, видов на
будущее; ему говорили "ваше высочество", за столом сажали на
председательское место, потчевали изысканными кушаньями, возили по острову
на губернаторском "кадиллаке" и предупреждали каждый его каприз. А
капризничал он немало: то ему взбредет в голову посетить соседний остров
Сааремаа, то приспичит послать дурацкую телеграмму Президенту республики,
то подавай ему консервированного угря. Наконец, он раскапризничался до
такой степени, что вознамерился склонить к сожительству хозяйскую дочку
Мару. Он отослал с глаз долой Энна Брууса под предлогом переписи русских