"Инара Озерская. Привычка умирать [F]" - читать интересную книгу автора

теперь с нами будет, мамочка?"
- Мама! - Соня кинулась к двери.
И ошиблась. Соня, как и в прошлый раз, как и в позапрошлый раз, как и
всегда, перепутала с перепугу входную дверь и дверь, ведущую в детскую, и
влетела с разбегу в свой мелованный ад. Мама ввалилась следом.
Она хлестала Сонечку взахлеб. Если дочь ухитрялась извернуться,
заслониться соломенным стулом с перевязанной ножкой, забежать за тумбочку,
за кровать, за новенький письменный стол, то мать кидалась к ней вплотную,
позабыв на время о скакалке, и ловила Соню за косу. Тогда лицо мамы
оказывалось совсем близко к Сониному лицу, и девочка видела красную сетку
на щеках, крупные, ладные зубы, светлые - какие-то слишком светлые -
десны, длиннющие растопыренные ресницы, которым даже сейчас - сейчас
особенно! - завидовала. Только глаз она почему-то никогда не видела. Папа
говорил, что у мамы глаза голубые-голубые, но Соня ему давно уже не
верила. Папа ведь болен. Если лежать два года в дальней комнате и целыми
днями смотреть в окно на башенку напротив, еще не такое покажется. Папа и
Соню называет синеглазкой. И напрасно. Сонечка подолгу смотрится в зеркало
в ванной и точно знает, что глаза у нее серые. Только у самого зрачка
тонкий ободок светлый. Но зеленый ли, желтый ли - не разобрать. И про маму
Соня тоже кое-что знает. Не точно, но догадывается. "Кажется... Кажется, у
нашей мамы глаза белые, папа! Или нет их вовсе?" - гадала по ночам
девочка. Но днем - даже очень удачным днем - она так и не могла решиться и
проверить.
Когда мама наконец ушла, грохнув дверью, Соня осталась наедине с
медленной полосатой болью - от щиколоток до ключиц. "А еще... еще змея
вот..." Змеюка подкроватная свернулась между девочкой и дверью. Мама,
уходя, крикнула, что Соне здесь сидеть неделю.
- Неделю! И чтоб ни ногой! - кричала мама уже из коридора.
Вот и остались они вдвоем. На семь дней и семь ночей - самых черных
ночей тем летом.
"Змея тоже черная, и не заметишь, как она подкрадется. Мамочка, как же
нам с ней теперь быть?" - думала Соня, поглядывая на дверь.
А так. Вдвоем. В темноте.


Летние ночи медлительны. Сначала они заползают в самые глубокие канавы
и петляют у корней ивы, они задушенно стрекочут в липовой кроне, набухают
в подъездах и подворотнях, и только потом, когда ты устал щуриться от
серой невнятицы перед глазами, они подступают к окну. Они крадутся черными
кошками - через лес, через сад, через двор - и вспрыгивают на подоконник:
быстро, бесшумно, зло, а тебе хочется закрыть глаза. Поскорее закрыть
глаза, чтобы не видеть, как ветер теребит обвислые губы чудовищ из бездны
небесной.
Но если любишь ночную гладь, тишь, если любишь ночную свободу, как Соня
ее любила до сих пор, то это не страшно. Ведь ночью нет людей! Они об этом
не знают, но их на самом-то деле нет. Все любящие, ненавидящие тебя, все
те, с кем ты здороваешься на рассвете, кого зовешь таскать сливы из
соседского сада, все те, кто войдет в твою жизнь завтра, или через
тридцать лет, даже те, кого ты никогда не встретишь, и не узнаешь, что они
дышали сегодня ночным воздухом вместе с тобой, - они пропадают. Они