"Инара Озерская. Привычка умирать [F]" - читать интересную книгу автора

Соня проснулась, но сначала никак не могла поднять веки, словно они
слиплись от сладкого сна. Девочка на ощупь включила торшер. Глаза
раскрылись, но больно, резко раскрылись. А уголок правого глаза так и не
захотел разлипаться. Соня потянулась к полке и нащупала зеркальце. И
увидела покрасневшие толстые веки и серо-коричневый противный гной на
ресницах. Свет торшера расслоился на много-много лучиков, и каждый норовил
прыгнуть каленой иголкой прямо в зрачок. Соня заплакала. "Как же мне жить
теперь?.. Я еще и десяти книжек не успела прочитать, а Оська говорит, что
он уже добрался до второй сотни. Но ведь если я ослепну, я уже никогда не
найду дорогу к их дому! Я никогда не пойду за мороженым, я никогда не буду
учиться. Я, как папа, как бабушка раньше, останусь сидеть в комнате и
приходить ко мне сможет только мама, мама, мама... Мама!"
Соня не заметила, что все это она проговорила вслух. Когда глаза
закрыты, кажется, что не только не видно ничего, но и не слышно. А мама
уже стояла в дверях с тарелкой молочного супа на ужин. Сначала она
попыталась закричать, но Соня ее, как и себя, не слышала, и плакала
дальше, горюя над своей слепотой. Маме пришлось поставить тарелку на стол
и только тогда подойти к кровати. Несколько минут она стояла молча и
смотрела на дочь. Девочка сидела, оперевшись спиной на подушку, стиснув
кулаки и повторяя всякую чушь о темноте, змее, о сидении в запертой
комнате, о фее с марципановыми крыльями. И мама поняла, что ее для Сонечки
нет сейчас. Как-то очень медленно и легко мама коснулась лба девочки,
охнула и прижала ладонь сильнее. И сразу все изменилось.
Сонечку охватили огромные мягкие руки, ее голова легла на что-то теплое
- податливое, как бабкина перина, и глухота оставила девочку. Только мамин
шепот: "Ну успокойся, ну успокойся, ну успокойся, ну что ты, ну что ты..."
И ничего больше.
Утром пришла врачица.
Соня, когда повзрослела, позабыла, что за хворь тогда уложила ее в
постель на две недели.
(Я тоже не помню... А разве это важно? Думается, что нет. Зачем как-то
называть жар, пот, беспамятство, в котором блуждают лиловые старики,
горбатые старухи и мальчишки с жирными волосами? Зачем как-то называть те
ненастоящие дни, когда мама любит тебя навзрыд? И даже сама верит в то,
что любит. Незачем. Потому мы не станем подслушивать врачицу, мы улизнем
из комнаты, пока она пододвигает стул и просит маму принести ложку.
Напоследок стоит только посмотреть на ее портфель, прижавшийся косо к
ножке кровати - серый, в залысинах протертой кожи, - насквозь больной
портфель. Право же, он похож на соседскую беременную кошку. Только лишаев
не хватает.)


Получилось, что Соня отсидела дома дольше, чем грозила мама. Змея
куда-то запропастилась. Змея пропала из комнаты уже на пятый день Сониной
болезни. Однако девочка не обрадовалась. Ведь она знала, где теперь змея:
на самом деле змеюка просто переселилась. Переселилась в невидимую область
за лобной костью. Поэтому для Сони пропажа змеи из комнаты только
подтвердила ее подозрение о том, где теперь живет... страх.
Правда, и это забылось. Даже не забылось, а прошло. Соня переболела
знанием о змее так же, как детской болезнью.