"Амос Оз. Повесть о любви и тьме" - читать интересную книгу автора

"охах-вздохах". Эти последние слова папа произнес на нелюбимом им идише.
Мама, бывало, глядела на папу с некоторым скептицизмом, словно
удивлялась про себя природе подобных наслаждений, но считала за благо
промолчать.


*

Был у него, у моего отца, явный темперамент "литвака", как называли
литовских евреев. Отец происходил из одесского семейства Клаузнеров, но в
Одессу они попали из Литвы, а в отдаленном прошлом корни этого клана можно
было бы, по-видимому, обнаружить в Матерсдорфе, он же - Матерсбург,
располагавшийся на востоке Австрии, неподалеку от границы с Венгрией. Был
отец человеком чувствительным и восторженным, но при этом всегда с
пренебрежением относился ко всякого рода мистике и магии. Сверхъестественные
явления представлялись ему несомненным результатом деятельности всяких
обманщиков и проходимцев, пускающих пыль в глаза. Хасидские притчи о чудесах
считал он всего лишь фольклором, а слово "фольклор" произносил с той же
гримасой пренебрежения, с какой произносил еще целый ряд слов, например,
"жаргон", "экстаз", "гашиш", "интуиция"...
Мама слушала его речи, вместо ответа предлагая нам свою грустную
улыбку, а иногда говорила мне:
- Твой отец человек умный и логически мыслящий - даже во сне.
Спустя годы, после ее смерти, когда несколько потускнела
оптимистическая веселость папы и исчезла его постоянная разговорчивость,
изменились и вкусы его - возможно, они стали ближе ко вкусам мамы.
В одном из подвалов Национальной библиотеки отец обнаружил неизвестную
рукопись И. Л. Переца, классика идишистской литературы. Тетрадь относилась к
юношеским годам писателя, и среди разного рода черновиков и набросков
оказался неизвестный рассказ под названием "Месть". Отец уехал на несколько
лет в Лондон, там засел за работу и написал докторскую работу об этом своем
открытии. В процессе своей исследовательской деятельности, он отдалился он
бури и натиска раннего Черниховского, втянулся в литературу на идише, и,
углубившись в печальную таинственность рассказов Переца и хасидских притч,
словно освободился, в конце концов, от неких стеснявших его рамок, и стал
заниматься мифами и сагами разных отдаленных народов.


*

Но в те годы, когда по субботам мы отправлялись в дом дяди Иосефа в
иерусалимском квартале Тальпиот, отец все еще пытался воспитывать всех нас,
стремясь сделать из нас таких же "сынов света", каким был он сам.
Мои родители довольно часто спорили о литературе. Папа любил Шекспира,
Бальзака, Толстого, Ибсена и Черниховского. Мама предпочитала Бялика,
Шиллера, Тургенева, Чехова, Стриндберга, Гнесина, а также господина Агнона,
который жил прямо напротив дяди Иосефа в Тальпиоте. Но, как мне
представляется, большой дружбы между ними не было.
Арктически холодная вежливость воцарялась в переулке, если случалось
встретиться этим двоим, - профессор Клаузнер и господин Агнон приподнимали