"Амос Оз. Повесть о любви и тьме" - читать интересную книгу автора

стихотворения:
"Когда поэтесса Рахель была еще совсем маленькой, она жутко любила
лазить по деревьям, но всякий раз, как только она начинала лезть, появлялся
какой-то громила и сбрасывал ее одним ударом назад, на землю. И из-за этого
она была очень несчастной".


*

Тот, кто ищет суть повествования на пространстве между самим
произведением и тем, кто его написал, - ошибается: искать следует не на
поле, лежащем между написанным и писателем, а на поле, которое создается
между написанным и читателем.
Я не утверждаю, что совсем уж нечего искать между текстом и его
автором, - там есть место для биографических исследований, и есть
определенная сладость в сплетнях, а возможно, в них есть и некая ценность,
помогающая точнее увидеть биографический фон, влияющий на создание тех или
иных произведений. И, возможно, не стоит пренебрегать сплетней - при всей
своей вульгарности она ведь является двоюродной сестрой беллетристики.
Правда, обычно литература не снисходит до того, чтобы раскланяться с ней на
улице, но нельзя игнорировать фамильное сходство между обеими: ведь и для
той, и для другой характерен тот же вечный универсальный импульс -
подглядывать, чтобы выведать тайны ближнего.
И только тот, кто ни разу не наслаждался прелестью сплетни, пусть
встанет и первым бросит в нее камень. Однако, вся ее прелесть не более чем
сладкая-пресладкая розовая сахарная вата. И сплетня так же далека от хорошей
книги, как далека газировка, подслащенная всякими разноцветными пищевыми
добавками, от живой воды или благородного вина.
Когда я был маленьким, то по случаю праздников Песах или Рош-ха-Шана
меня два-три раза водили в фотостудию Эдди Рогозника на тельавивской
приморской улице Буграшов. У Эдди Рогозника стоял мускулистый великан:
нарисованный человек-гора, вырезанный из картона, опирался на две колонны.
Крохотные плавки натянуты на его бычьи чресла, бесчисленные мускулы
вспучиваются по всему телу, а его загорелая, цвета меди, волосатая грудь
просто необъятна. У этого картонного великана вместо лица было отверстие, а
позади стояла скамеечка с двумя приступками. Тебе предлагалось обойти героя
со спины, подняться на две ступеньки, просунуть свою маленькую головку в
дырку, которая была у этого Геркулеса вместо лица, и посмотреть прямо на
фотоаппарат. Эдди Рогозник прикажет тебе улыбнуться, не двигаться и не
моргать - и тут нажмет на кнопку. Спустя десять дней мы приходили, чтобы
получить фотокарточки. На этих снимках мое маленькое, бледное и серьезное
лицо возносилось над жилистой бычьей шеей, и его обрамляли кудри богатыря
Самсона, ниспадающие на плечи Атласа, на грудь Гектора, на бицепсы колосса.
Вот так и каждое хорошее литературное произведение приглашает нас, по
сути, явиться и, "просунув голову", войти в тот или иной образ, созданный
каким-нибудь Эдди Рогозником. Вместо того чтобы пытаться просунуть в
отверстие голову писателя, как это делает лишенный воображения читатель,
стоит попытаться сотворить это с самим собой и посмотреть, что получится.
Иначе говоря, пространство, которое хороший читатель предпочтет
пропахать, знакомясь с настоящей литературой, это не область, лежащая между