"Амос Оз. Повесть о любви и тьме" - читать интересную книгу автора

торговцами, кассирами в банке или кинотеатре, учителями, часть которых
давала частные уроки, дантистами. Они не были людьми религиозными, синагогу
посещали только в Судный день, а иногда еще и на праздник Симхат Тора, но
при всем при том они зажигали традиционные субботние свечи, чтобы сохранить
некий дух еврейства, а, возможно, и для того, чтобы охранить себя - пусть
будет все, как положено, мало ли что может случиться. Все они были людьми
более или менее образованными, но это доставляло им некоторое неудобство.
Все имели безапелляционные суждения о британском мандате, о будущем
сионизма, о рабочем классе, о культурной жизни в стране, о разногласиях
между Марксом и Дюрингом, о романах Кнута Гамсуна, об "арабской проблеме" и
о "женском вопросе". Находились среди них всякого рода мыслители и
проповедники, призывавшие, к примеру, отменить наложенный на Спинозу "херем"
(отлучение от еврейской общины), или объяснить живущим в Эрец-Исраэль
арабам, что они, на самом деле, не арабы, а потомки древних евреев. А еще
нужно раз и навсегда слить воедино идеи Канта и Гегеля с учением Толстого и
с практикой сионизма - именно из такого слияния родится здесь, в
Эрец-Исраэль, чистая, здоровая, удивительная жизнь. Каких только утверждений
не было тут: следует в больших количествах пить козье молоко; хорошо бы
изгнать отсюда англичан, создав ради этой цели союз с Америкой и даже со
Сталиным; каждое утро полезно делать простые гимнастические упражнения,
которые способны разогнать тоску и очистить душу...
Эти соседи, собиравшиеся по субботам после обеда в нашем маленьком
дворике на устраиваемые по русскому обычаю чаепития, были людьми довольно
нескладными. Если возникала необходимость сменить сгоревший предохранитель
или резиновую прокладку в водопроводном кране, либо просверлить небольшую
дырку в стене, они отправлялись на поиски Баруха, единственного в нашем
квартале, умевшего вершить подобные чудеса, за что и был он прозван у нас
"Барух - золотые руки". Все остальные умели увлеченно, с риторическим пылом
доказывать насущную необходимость возвращения - наконец-то! - еврейского
народа к занятиям сельским хозяйством и производительным трудом:
интеллигенции, утверждали они, у нас с избытком, но вот людей труда, простых
и честных, нам явно не хватает. Но в нашем квартале, кроме "Баруха - золотые
руки", почти не было простых работяг. Интеллектуалов, сворачивающих горы,
среди нас тоже не было: все прочитывали кучу газет и все любили
разглагольствовать. Возможно, кое-кто из них разбирался в некоторых вещах, а
иные отличались остротой ума, но большинство так или иначе декламировало то,
что вычитало в газетах, во всяких там памфлетах, манифестах и партийных
изданиях. Мальчиком я мог только смутно догадываться, сколь велико
расстояние между их энтузиазмом по поводу исправления мира и тем, как мяли
они поля своих шляп, когда предлагали им стакан чая, или как ужасно они
смущались и заливались краской, когда мама наклонялась (чуть-чуть), чтобы
подсластить им чай, и скромный вырез ее платья слегка приоткрывался, как
растерянно сжимались тогда их пальцы, словно пытаясь перестать быть
пальцами.
Все это было из Чехова - особенно ощущение захолустной
провинциальности: есть в мире места, где вершится настоящая, подлинная
жизнь, далеко отсюда, скажем, в довоенной Европе. Там каждый вечер
загоралось море огней, господа и дамы встречались в залах, отделанных
деревянными панелями, чтобы выпить кофе со сливками; они спокойно проводили
время в кафе под золочеными люстрами или, взяв свою даму под руку,