"Амос Оз. Сумхи" - читать интересную книгу автора

на балконе и начинал говорить о вещах, которые никак нельзя обсуждать в
присутствии детей: о сделках и прибылях, о земельных участках, финансовых
хитростях, скандалах и изменах в кругах богемы, а иногда даже произносил
грубые словечки, и тут его заставляли немедленно замолчать:
- Ша! Йоцмах![15] Что с тобой? Ты спятил? Ведь мальчишка сидит тут, все
слышит, а он не грудной младенец!
...А какие дядя Цемах привозил мне подарки! Он всегда выбирал вещи
неожиданные, от которых захватывало дух.
Однажды он подарил мне альбом китайских марок, который свистел, когда
его открывали. Как-то раз привез настольную игру, но все надписи там были
по-турецки. Однажды я получил черный пистолет, который стрелял по врагу
водяной струей. В другой раз он подарил мне аквариум с парой рыбок гуппи,
которые, как потом выяснилось, оказались двумя самцами. Привез он мне и
ружье, стрелявшее стрелами ("Ты совсем с ума сошел, Йоцмах? Ведь такой
стрелой ребенок может, не дай Бог, выбить кому-нибудь глаз!"). А однажды
зимой подарил мне дядя Цемах нацистские деньги, и такого не было ни у кого в
нашем квартале ("Йоцмах, ну, в самом деле, это переходит все границы!"). На
пасхальный седер[16] он принес мне в подарок шесть белых мышек в клетке
("Ну, что еще ты подаришь ребенку? Змею? Блох? Может, жуков?").
И вот однажды весь путь от Центральной автобусной станции на улице Яффо
до нашего дома проделал дядя Цемах на подержанном велосипеде марки "Ралли".
Велосипед этот был в полном порядке: и звонок, и фонарь, и багажник, и
отражатель света сзади, но только стержень, соединяющий седло с рулем, -
рама - отсутствовал.
В первую минуту я, в порыве безмерной радости, не понял всей
серьезности этого факта - отсутствия рамы.
- На этот раз ты и в самом деле перешел все границы, Цемах, - сказала
мама. - Ведь парню только одиннадцать. Что же ты собираешься подарить ему в
день бар-мицвы?[17]
- Верблюда, - спокойно ответил дядя Цемах.
Ответил так, будто заранее был готов к этому вопросу.
Папа сказал:
- Быть может, стоит подумать, Цемах, к чему все это может привести?
Я не дождался дядиного ответа, мне было все равно, к чему это может
привести. Весь во власти сумасшедшей радости и гордости я помчался с
велосипедом на задний двор, туда, где меня никто не мог увидеть. Я
расцеловал руль, потом поцеловал несколько раз тыльную сторону ладони и
заорал шепотом:
- Господи Боже, Господи Боже, Господи Боже!
И вдруг вырвался из моей груди дикий вопль "Ги-ма-ла-и!!"
Затем я прислонил велосипед к дереву и подпрыгнул высоко вверх. Чуть
успокоившись, я заметил отца. Он возвышался надо мной, стоя в проеме окна, и
наблюдал. Нарушив долгое молчание, отец произнес:
- Ладно. Пусть будет так. Я прошу лишь одного: мы с тобой заключим
сейчас небольшой договор. Ты будешь кататься на своем велосипеде не более
полутора часов в день. Ты всегда будешь ездить по правой стороне дороги,
даже если улица пустынна. И ты не выедешь за пределы улиц Малахи, Цфания,
Зхария, Овадия и Амос. На улицу Геула ты не поедешь, там всегда носятся
британские шоферы из лагеря "Шнеллер"; они зачастую пьяны или попросту рады
делать нам пакости, а иногда - и то, и другое вместе. И, пожалуйста, сделай