"Амос Оз. На этой недоброй земле" - читать интересную книгу автора

Если кто-либо из кочевников исподтишка поглядывал на нее - глаза слегка
выпучены, рот полуоткрыт, кончик языка зажат между зубов Питду смешил его
вид, и она хохотала. Если Ифтах перехватывал взгляд и глаза его начинали
высекать холодную ярость, Питда переводила взор с одного на другого, словно
протягивая невидимую нить, и смеялась все пуще. Она не унималась даже тогда,
когда Ифтах кричал ей: "Хватит. Довольно". А иногда кончалось тем, что она
заражала отца и он тоже не мог сдержать нахлынувший смех. Те, кто помоложе,
считали: если Питда смеется, значит в душе ее радость. Но жены кочевников
видели: это не радость, а что-то иное, что не сулит ей добра. Они научили ее
прясть, готовить ищу, доить коз и усмирять ошалевшего козла. Все у Питды
получалось легко, как бы само собой, а мысли, казалось, были рассеяны.
Однажды она сказала отцу:
- Ночью ты воюешь и побеждаешь врагов, а днем ты спишь, и даже мухи,
сидящие у тебя на лице, сильнее тебя, если ты спишь.
- Ведь все люди время от времени спят, - ответил Ифтах.
- А вот змея не спит никогда. Она и глаз не может закрыть, потому что у
нее нет век.
- В книгах написано, что змеи самые хитрые из зверей.
- Грустно, наверное, быть самой хитрой. А еще грустнее не спать, не
закрывать глаз и никогда не видеть снов. Если бы змея и вправду была такой
хитрой, она исхитрилась бы и придумала, как закрывать глаза.
- А ты?
- Я люблю смотреть, как ты спишь на земле после ночных ратных дел и
мухи расхаживают у тебя по лицу. Я люблю тебя. И себя. И места, куда ты не
везешь меня и где заходит солнце по вечерам. Ты, наверное, забыл про море,
отец, а я его помню. А теперь набрось на голову свой бурнус и помычи, чтобы
мне стало смешно.
Во сне к Ифтаху приходили князья и вельможи просить руки Питды. Все они
были остролицы и уродливы, и, как собак, их приходилось гнать палкой или
камнями, потому что никому из них не увидеть Питды. Грузный и неуклюжий,
вваливался в сны Ифтаха отец его Гилад. Питда ускользала от его широких
уродливых ладоней и пряталась за желоб, Гилад гнался за ней, и Ифтах, не
просыпаясь, кричал. Набегали и молодые - Азур, Ямин, Гатаэль, Емуэль. Они
кружили возле Питды, протягивали к ней рой пухлых и белых пальцев, пытаясь
сорвать одежды. Она смеялась вместе с ними, а Ифтах видел все и кричал,
потому что у них не было век. Они, не мигая, таращились на Питду, сужая свой
круг, и Ифтах просыпался от собственного хрипа, сжимая кинжал в дрожащей
руке.
"Ну, коснись же меня, Элохим. Доколе нам ждать, когда Ты выберешь час
простереть надо мной Свою огненную десницу? Вот я пред Тобой на вершине
горы, и в руке моей агнец для всесожжения, вот огонь и дрова, где же нож?
Ночью и днем я повсюду ищу Твою тень. Если Ты над горой, пусть буду я прахом
горящих вершин. Если Ты явишься в излучине месяца или в его отражении,
упавшем подводу, я буду и там - в белых песках, в воде, омывающей дно. Если,
исходя лаем, рвутся с цепи собаки, не знак ли это того, что в гневе Ты
даришь любовь? Пролей на меня Свою ярость, порази меня ею. Ты бог-бобыль, и
я одинок; не предпочти другого рабу Своему. Я Твой сын, и Тебе не обмануть
меня миражами Своих кошмаров. Ведь Ты подобен рыси, которая еженощно мечется
в мертвых ущельях, подстерегая добычу".
С годами стал Ифтах вождем у кочевников. Говорил он мало, и голос его