"Валентин Овечкин. Ошибка (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

него все в порядке, а вот крикун большой и старорежимного закала. Павлов
наморщил нос - он всегда, бывало, когда чем-нибудь недоволен, сморщит этак
нос и сопит, как еж. "Да, говорит, комсомольский возраст дед уже перерос.
Нагляделся он на своем веку старого режима".
А когда встретился с ним в другой раз, то стал его опять расспрашивать:
"Как же ты, дедушка, дальше думаешь? Чем житьто будешь?" Дед за словом в
карман не лезет. "Проживем! - говорит. - Куплю конячку и буду колхозную
солому молотить.
Солому-то, дай бог им здоровья, хорошую бросают, колосу - пополам. С
месяц помолочусь - на три года хлеба. Не пахавши, не сеявши!" Павлов
навострил ухо. "А ну-ка, говорит, садись в машину, поедем со мной,
покажешь, где так молотят".
Поехали. А у нас тогда на молотилках норму повернули не с тонны, а с
гектара, ну, машинисты и гнали - лишь бы скорее. Целые снопы проскакивали.
Павлов нагнал там всем жару.
"Завтра, говорит, опять приеду. Если еще хоть один колосок
невымолоченный найду - плохо будет".
Едут обратно. Дед спрашивает: "А ты кто ж такой будешь, что
распоряжаешься? Должно быть, этот самый политотдел?"
Павлов смеется. Он такой щуплый, кепка на затылке, не похож на
начальство. "Этот самый", - говорит. "А ежели до старого приравнять, как
оно будет - политотдел? - спрашивает дед. - Становой или же повыше?" - "Не
знаю, - смеется Павлов, - как по-старому, а только если еще заметишь какие
непорядки - ступай прямо ко мне". Дед дня через два пошел поглядеть, как
молотят, - нету в соломе ни зерна. Удивился. "Хм!
Как сто бабок пошептало! Оно таки, значит, верно, неплохая эта штука -
политотдел".
И так у них и повелось с Павловым. Придет дед к нему в политотдел,
сядет в углу, нахмурится и бормочет: "Сукины дети, агроломы, нету на вас
погибели!" А сам под ноги себе глядит, будто не до Павлова речь ведет.
Павлов усмехается. "Ты что там, дед, бубнишь? Подсаживайся ближе". - "Да
вот, говорит, опыты у нас делают, как прямо по сорнякам озимку сеять.
Привез агроном эти пшеничники, или как они там у черта называются, а они
только сверху землю ковыряют, а вглубь не лезут.
Весь сорняк как был, так и стоит невредимый!" Павлов - на машину и деда
с собой.
Раз как-то спрашивает Павлов у деда: "Чего ж ты не подаешь заявление,
чтобы приняли тебя обратно в колхоз? Я слыхал: тебя исключили за то, что
не давал бороновать озимку? Ну, это прошлое - уладим". - "А ну их к
лешему! - говорит дед. - Буду сам хозяевать. За чужой головой хоть и
спокойнее жить, да тошно".
Павлов на этом не остановился. Вызвал раз деда в политотдел. "Хоть ты,
говорит, Силантий Федорыч, и не колхозник, но даем тебе от политотдела
задание. Мы в ваш колхоз посылаем лучшую тракторную бригаду. Машины там
новой марки, гусеничные, каждая по двенадцать лемехов тянет. Так надо,
чтоб эти машины работали как следует. Тебя мы прикрепляем к этой бригаде
наблюдать за качеством. Побудешь там хоть с неделю, пока наладится. Все
равно делать тебе сейчас нечего. Соломы такой, чтобы тебе молотить, уже
нет". И смеется. Дед подумал. "Это ж как я буду? Вроде как в третьей
бригаде Микита Редкокаша? Инспехтором?" - "Вот, вот, так, как Никита". -