"Олег Овчинников. Нелепая смерть любимой девушки" - читать интересную книгу автора

То, что было между нами она называла "грязными домогательствами", не-
изменно добавляя:"причем бесшансовыми." Мне было очень приятно просто
общаться с ней, бродить вечерами по темным московским улочкам и ярким
освещенным проспектам, разговаривать. Не знаю, почему, но с приближением
ночи у меня в голове возникал и все настойчивей утверждался образ крова-
ти. Не знаю, почему, но у нее такого образа не возникало никогда. По
крайней мере, когда я был рядом.
И лишнее слово, которое уже произнесено. И если бы я мог вернуться на
двадцать секунд назад, я бы все-равно повторил то же самое, потому что
она - это действительно "все, что я хочу". И мне ужасно жаль, что это
желание односторонне. И вертикальная морщинка, пересекающая лоб, и это
неизменное:"Ты опять?", которое я слышал уже не знаю, сколько раз, но от
которого меня коробит, как впервые. И я понимаю, что снова напряг ее. И
угрызения совести по этому поводу. Ведь я, не задумываясь, отдал бы ку-
сок жизни за право ее расслабить. Но некому отдать, некому...
Не знаю, что подвигнуло меня написать этот опус про "восемь смертей
любимой девушки". Мысли не умещались в голове, рука тянулась к бумаге.
Может быть, как всякий творческий акт, это было лишь "моментом сублима-
ции". Только вот что я пытался сублимировать таким странным способом?
Мое желание ее? Или, быть может, мое подсознательное желание ее убить?
Хорошо, что подобное желание может возникнуть у меня только на подсозна-
тельном уровне. Несмотря на то, что сумка моя сегодня гораздо тяжелее,
чем обычно. Тем более непонятно, зачем я сейчас принес ей эти листочки.
Ей-то они зачем? Чувствую себя рядом с ней то ребенком, то придурком...
Она читала молча, не слишком внимательно, по крайней мере внешне. Иногда
останавливалась, видимо, с трудом разбирая мой почерк. В двух местах
улыбнулась. Один раз посмотрела на меня. Несмотря на почерк, ей хватило
десяти минут... Хочу ли я серьезного разговора? Да, я хочу серьезного
разговора. О-кей! Да, разумеется, она прекрасно знает, как тонка граница
между жизнью и смертью и как легко стать "нарушителем границы". И чтобы
понять это ей не обязательно было полчаса расшифровывать мои каракули.
И, конечно, прав Григорян, больше десяти лет повторяющий, что "мы живем
для того, чтобы завтра сдохнуть". И, с учетом всего вышесказанного, ра-
зумеется совершенно глупым выглядит отказ от так называемых "радостей
жизни" ради соблюдения непонятно кем придуманных и непонятно кому нужных
морально-нравственых норм. Кстати, не знаю ли я, чем мораль отличается
от нравственности? Не знаю. Впрочем, мы отвлеклись... И нет, она не со-
бирается отказываться от этих "радостей", какими бы сомнительными они не
казались. Все, что прикалывает, то и этично. Все равно на тот свет не
возьмешь с собой справку о "примерном поведении". Но спать со мной она
не будет... Но разве это то, что я хочу сказать? Да разве я, черт
возьми, знаю, что хочу сказать? И что я вообще могу сказать ей, чего она
не слышала раньше десятки раз от тех, кто "домогался" ее до меня? При-
чем, скорее всего, более успешно "домогался". Ведь только я могу так...
Пусть я запомнюсь ей, как самый нелепый из ее поклонников... И я пони-
маю, что это опять мазохист внутри меня решительно перехватил инициати-
ву. Сколько раз я пытался убить его в себе... Ну ты еще поплачь, гово-
рят, помогает. И ненужное веселье в ее глазах. И я знаю, что уже вот
только за это выражение глаз я мог бы ее возненавидеть. Но не смогу. И