"Лев Сергеевич Овалов. История одной судьбы" - читать интересную книгу автора

ремонте. Он не получал за это никаких денег, разве что изредка его
благодарил тот, за кого он оставался работать. Но Гриша и не ждал
благодарности, он трудился из любви к делу.
Дома Гриша вел себя как взрослый мужчина. Возвратясь с работы,
умывался, садился за стол, ждал, когда мать подаст ему ужин, потом ложился,
закуривал папиросу и... засыпал.
По-детски он только вставал. Мать не могла его добудиться.
- Гриша, Гриша! Уже гудело...
Проснуться он не мог. Потом вскакивал, взглядывал на часы, совал в
карман несколько холодных картофелин - и был таков!
К Анне Гриша относился так же покровительственно, как и к матери. Он
был единственным мужчиною в доме.
Анна ложилась и, несмотря на усталость, подолгу не могла заснуть, до
того ей было тоскливо и одиноко. Женечка далеко, и страшно привезти ребенка
в это неустройство.
Вслух она вспоминала дочку редко, но Евдокия Тихоновна угадывала ее
мысли.
- Чего ты томишься? - обращалась она вдруг к Анне без видимой причины.
- Вези, не пропадешь, воспитала же я Гришку...
Но Анна никак не могла решиться, все ей казалось, что у тетки Женечке
лучше.
Утром она опять шла в свою канцелярию и вместе с Богаткиным погружалась
в поток цифр.
Оживление пришло с весной. Война близилась к концу. И - кончилась. Наши
взяли Берлин. Не прошло после капитуляции немцев и нескольких дней, как все
изменилось в Суроже. Везде начали строиться. Понемногу строились в течение
всей зимы, но так буйно строиться начали только с мая. Новенькие срубы
появлялись то тут, то там. Как грибы после дождя. Сурож оживился, повеселел.
Постукивали молотки, шуршали, повизгивая, пилы. Весна пахла сладкой сырой
стружкой. Анна всей грудью вдыхала этот запах.
Себе она купила новое пальто. В райпотребсоюз привезли партию верхней
одежды, и Богаткин принес из райисполкома записку, чтобы Анне продали пальто
прямо со склада. Она выбрала самое дорогое, мягкого синего драпа, свободного
покроя, без пояса, с широкими рукавами. Там же на складе купила голубую
косынку, туфли... И вдруг заметила, что на нее стали обращать внимание.
Как-то почтительнее стал обращаться к ней Богаткин, начал первым здороваться
Бахрушин, принялся чуть не каждый день захаживать инструктор райкома партии
Сухожилов. Девушки в отделе уверяли, что Сухожилов зачастил ради Анны. Она
не верила, и все же было приятно, что так говорят.
Ко всему, что касалось ее лично, Анна относилась безучастно. Так вели
себя люди после тяжелых контузий. В ней была какая-то вялость, ничего не
хотела она для себя. Она была ушиблена войной. Ей казалось, что после Толи у
нее уже не может быть никого. И все-таки, когда с окончанием войны все
вокруг ожило, и в самой Анне что-то начало пробуждаться...
Одолевали всякие мысли. Уж очень однообразно шла ее жизнь. Служа да
нужа, служа да нужа, все то же и без конца. Лежишь, лежишь, а думы жалят,
как комары...
С вечера Евдокия Тихоновна натапливала печь чуть не докрасна, Анну
размаривало, клонило в сон, но тепло вскоре выдувало, и под тонким байковым
одеялом становилось холодно и одиноко.