"Лев Сергеевич Овалов. Болтовня" - читать интересную книгу автора

старухой разошлись во мнениях. Она говорила, что не стоит грызться из-за
российской типографии, все равно ее отнимут обратно. Но у нас был хороший
метранпаж, и нынче наша страна сверстана как надо. Но сын мой не вернулся к
станку. В армии он стал коммунистом и не успел сбросить шинель, как - шутка
сказать! - был назначен членом правления нашего полиграфического треста.
Подумаешь, какой рабочий, какой специалист! Каких-нибудь шесть лет пробыл на
производстве, только-только начал квалификацию получать, и потому, что ты
коммунист, пожалуйте руководите нами, потерявшими на работе и легкие и
глаза.
Нечего врать: я сохранил и то и другое.
Женился Иван на коммунистке. Чуть ли не Нина Борисовна его и в партию
рекомендовала - на фронте они встретились.
Нина Борисовна, когда замуж за него выходила, была коммунистка, в
просветах не то театрами, не то лекциями какими-то заведовала. Но барышня
сказалась скоро: денег достаточно - отец, инженер, ей еще помогал; родился
ребенок, пофасонистее - Львом назвала, и - Леве нельзя ветра, Леве нужна
клизма, Ване заграничные носки, себе - прислуга, абонемент на концерты. Не
стало у нее времени на жизнь хватать - одно сплошное существование.
Но живут они дружно и друг друга, кажется, любят крепко.
Валентина радует меня больше. Эта и рожать сумеет и от ветра не
спрячется. Нет, не спрячется. Будет штопать носки, но первородство свое за
таможенную пломбу не продаст. А пока учись, учись, девчонка, благо учишься
ты хорошо.


* * *

К самому загаженному домишку, прожив в нем лет пятнадцать, привыкаешь.
Привыкаешь, называешь свое чувство, паршивенькую привычечку, любовью. И,
растрачивая слабые человеческие чувства на окружающие нас мелочи, мы часто
смеем не любить производства. Многие стремятся от часто пыльного - кто же в
этом виноват, кроме нас самих? - станка домой к пахнущей затхлым уютом
пеленке, торопятся вбежать поскорее в ласковую комнатенку, опереться локтями
на выщербленный подоконник и, просунув голову между ветками бледно-зеленой
никогда не цветущей герани, вдыхать уличную пыль.
Я люблю свою типографию.
Я помню ее еще небольшой, принадлежащей невозмутимому в казенном
благодушии ведомству, помню ее медленный неуклонный рост.
Я не забыл тесного, с низкими потолками, с узкими, скудно пропускающими
свет окнами наборного отделения. Нехорошо в нем было. Встанешь на тискальный
станок - рукой потолок достанешь.
Сейчас стало лучше. Не намного, но лучше. Подняты закопченные, с
выпирающими балками потолки. Балки ушли далеко вверх и спрятались за ровной
белой поверхностью, потолок не напоминает гробовой крышки. Прорублены
большие окна - узкие щели сменились щедрыми на свет, чисто вымытыми
стеклами.
Но и сейчас не все у нас хорошо.
- Терпение лопается, - хором жалуются работницы. - Во время смывки
шрифтов невозможно дышать, глаза заливает слезой. А все из-за скипидара...
Над всей типографией властвует тяжелый едкий запах дешевого скипидара.