"Лев Сергеевич Овалов. Январские ночи (про революцию)" - читать интересную книгу автора

Было еще не поздно, стоял отличный, а для Лондона даже сверхотличный
летний день, текла толпа возвращающихся с работы служащих, плавно катились
омнибусы, и Землячка сделала шаг к остановке.
- Нет, нет, - остановил ее Гольдблат и слегка придержал за локоть.
Он остановил проезжавший кеб.
- Прошу вас.
Кебмен неторопливо понукал лошадь, экипаж мягко покачивался на
рессорах, и Гольдблат расспрашивал Землячку, как ей нравится Лондон, как она
в нем устроилась, скоро ли собирается в Россию... И ни одного вопроса по
существу разногласий, которые их волновали на съезде!
Вскоре они попали в район, отличающийся от центральных лондонских
магистралей: небольшие дома, грязь на улицах, сотни маленьких лавочек и
магазинчиков, и синагоги, синагоги, небольшие, приземистые, с шестиконечными
звездами.
- Уайтчепль, - сказал Гольдблат. - Мы почти уже приехали.
Они находились в той части Лондона, которая была заселена
преимущественно еврейскими выходцами из России, жившими здесь своей
обособленной жизнью.
Кеб остановился перед невзрачным двухэтажным зданием. Над дверью висела
вывеска, на синем фоне желтели буквы еврейского алфавита.
- "Националь", - нараспев прочел Гольдблат и сказал по-еврейски: -
Настоящий кошерный ресторан.
Они очутились в тесном помещении: десятка полтора столиков, расшатанные
стулья, в глубине стойка, несмотря на день, освещенная керосиновой лампой.
Землячка растерянно огляделась: куда она попала? Из гигантского
цивилизованного города ее перенесли в грязную еврейскую корчму.
Да и посетители были под стать обстановке: пожилые евреи в допотопных
засаленных сюртуках, молодые люди в клетчатых пиджаках и клетчатых жилетах,
а двое стариков с длинными седыми бородами сидели даже в ермолках.
К вошедшим подошла девушка с большими черными глазами, высокой
прической и локонами, спускавшимися ей на виски. Она вполне могла бы служить
натурщицей художнику, рисующему картины на библейские сюжеты.
Она спросила что-то по-еврейски и тут же указала на столик в глубине
столовой - их, оказывается, ждали.
Не успели они сесть, как появился заранее заказанный обед:
кисло-сладкое мясо, фаршированная рыба, гусиные шейки, рубленая селедка -
все те традиционные блюда еврейской кухни, которыми угощали Розочку, когда
она ездила с родителями в гости к своей менее просвещенной родне.
Не без торжественности Гольдблат и Абрамсон ухаживали за своей дамой,
они как бы вернулись в мир, который был им ближе и дороже, чем вся Европа.
И черноокая эта девушка, и услужливый старик за стойкой, который,
по-видимому, был ее отцом, и все эти памятные с детства блюда, и даже свет
керосиновой лампы не могли не затронуть каких-то струн в сердце Розочки
Залкинд - старая, уютная, но в общем-то печальная жизнь. Нет, не такой жизни
хотела она народу, дочерью которого была. Нет, не хотела она, чтобы хоть
кто-нибудь из ее соотечественников оставался в черте оседлости, даже
выдуманной ими самими.
А здесь было ясно, что черта эта существует!
- Я слушаю, - обратилась она к своим сотрапезникам. - О чем же вы
хотели со мной говорить?