"Владислав Отрошенко. Наряд Мнемозины " - читать интересную книгу автора

над асфальтом, приподнятый властной рукою Аделаиды, - представление, увы,
продолжалось.
- Из колосочков, мой козлик. - Она аккуратно ставила старца на ноги и,
нагнувшись к нему (он едва доставал ей до пояса), подносила венок к его
лицу, гладко выбритому и совершенно безбровому. Брови он иногда приклеивал;
у него был особый футляр, изнутри отделанный бархатом, в котором лежали
рядком, как драгоценное ожерелье, четырнадцать пар бровей различного цвета;
кавалеру нравились белые - он приклеивал их не туда, где полагалось расти
настоящим бровям, а значительно выше, отчего любую гримасу, даже если она
была вызвана гневом, легко было спутать - на это, видимо, был и рассчитан
весь фокус - с гримасой невинного умиления.
- Ах, Аделаида Ивановна! Как хорошо, как чудесно! - лепетал кавалер,
разглядывая венок со всех сторон и жеманно трогая его пальчиками, на которых
дружно мерцали овальные ноготки, отполированные до голубого сияния. - А вы
мне его подарите?
- Подарю, подарю, мой плюгавенький рыцарь, мой благородный гномик, я
для вас его и сплела!
- О!.. О!.. Вы думали обо мне! - восклицал кавалер; и дрожащие слезы
(он так пылко размахивал кулачками, изображая приступ восторга, что даже
убил на лету стрекозу, ударив ее шпинелевой запонкой) переполняли его глаза;
разгораясь все ярче и ярче, они превращались в крупные капли и выкатывались
попарно на голую сцену безбрового личика, которая уже не могла приглушить их
фальшивого блеска, - кавалер это чувствовал, но приклеивать брови прямо по
ходу спектакля он никогда не решался. Впрочем, однажды - ты помнишь, мой
ангел, - на автомобильной стоянке возле дорожного ресторана с оранжереей,
где штурвальный и Аделаида Ивановна долго обедали за пластмассовым столом
под лимоном, он это попробовал сделать. Штурвальный застал у него в
багажнике какую-то старушонку, пьяненькую, в зимнем пальто, по-видимому,
дворничиху. Они сидели на сундуке и играли в кости. Дворничиха курила,
сквернословила, называла кавалера "вонючим мерзавцем" и даже плевала ему на
брюки (ее плевками был изгажен вообще весь багажник), но кавалер не обращал
на это ни малейшего внимания, его щеки пылали от возбуждения, он выигрывал;
дворничиха охапками вытаскивала из-за пазухи казначейские билеты и в ярости
пыталась впихнуть их в смеющийся рот кавалера: "На, на, удавись!" - кричала
она. Дворничиху штурвальный прогнал, вернув ей деньги из своего бумажника -
значительно больше, чем она проиграла. А кости, черные с красными точечками,
он у кавалера отобрал ("Как не стыдно, Арнольдик!"), и тогда кавалер
разрыдался; он умолял вернуть ему кости, он топал ножками, хватал себя за
грудь, падал на колени, снова вскакивал и между прочим приклеил брови,
незаметно вытряхнув их из футляра в носовой платок, который затем он
приставил к лицу, делая вид, что вытирает слезы; брови приклеились, но
только сразу три пары, и притом все три вверх ногами. Штурвального это
ужасно развеселило, он хохотал, попросил кавалера наклеить еще две пары.
"Вот теперь отлично, Арнольдик! Теперь у тебя на лбу - две пагоды!" ...А
глазки твои, как озера... Боже мой, штурвальный, штурвальный, до чего же
любил он сравнения! Стоило им подвернуться ему на язык, и он становился
беспечным и благодушным... Он бросил кости под ноги кавалеру (выпало три
единички), кавалер тут же схватил их, спрятал в кармашек жилетки, а
штурвальный ушел расплачиваться за стоянку, весело подпрыгивая на ходу,
напевая, насвистывая. И потом еще, за рулем, обрывая на полуслове турецкую