"Николай Островский. Рожденные бурей " - читать интересную книгу автора

увидеть тебя?.. Но уже поздно, пора вставать.
- Закрой глаза, Эдвард, я сейчас оденусь.
Он снисходительно улыбнулся.
Поднял с ковра упавшую книгу, сделал вид, что читает. Жеромский.
"Верная река". Романтика восстаний, самоотречения, верности... Она не
изменилась. Все так же просит закрывать глаза. Взрослое дитя! Романтическое
существо!..

В старинном палаце графов Могельницких, во всех его двадцати семи
комнатах, начиналась обычная утренняя жизнь. Нижний этаж, часть которого
занимала прислуга, уже давно проснулся. На кухне готовили завтрак. Две
горничные и молодой лакей убирали вестибюль и большую гостиную. Наверху все
еще спали. Горничная Людвиги, хорошенькая шестнадцатилетняя Хеля, внучка
старого Юзефа, хотела убрать будуар своей хозяйки, но нашла дверь запертой.
Она сказала об этом деду. Старик запретил тревожить пани графиню и
производить сегодня уборку в ее комнатах.
Рассматривая знакомые дорогие безделушки на туалетном столике жены,
Эдвард ожидал возвращения Людвиги. Она вскоре вошла вместе с Юзефом. Седая
голова старика низко склонилась. Под синим казакином отчетливо обрисовались
его худые лопатки. Юзеф служил Эдварду, когда тот был еще ребенком. Старик
был предан графской семье, как бывают преданы лишь старые дворовые собаки,
готовые броситься на каждого, кто попытается войти в хозяйский дом. Нельзя
было представить себе палац без Юзефа, Могельницкие привыкли к нему так же,
как к двум средневековым рыцарям в латах, стоявшим у входа в вестибюль.
Фигуры рыцарей, как и Юзефы, переходили по наследству от поколения к
поколению.
Старик был лакеем. И его сыновья и внуки, как бы по наследству,
становились лакеями графов Могельницких. Пятнадцатилетним мальчиком Юзеф
впервые стал служить деду Эдварда. Вот почему в отношениях с дворецким,
которому Эдвард вполне доверял, он допускал известную близость.
- Ты все сделал, Юзеф, как я тебе сказал?
- Да, о приезде ясновельможного пана никому не известно. Я сам уберу
комнаты графа. Вот, пожалуйста, ключ от той двери кабинета, что выходит в
спальню ясновельможной пани. Со дня вашего отъезда туда никто, кроме меня и
графини, не входил... Когда Хеля будет убирать комнаты, пусть ясновельможный
пан побудет в своем кабинете. Конечно, внучка никому не скажет, но так будет
лучше...
Юзеф говорил тихо, со старческой хрипотцой. Вглядываясь в его худое, с
длинными седыми бакенбардами лицо, Эдвард только теперь заметил, как
постарел он за последние три года.
- Очень хорошо, Юзеф. Теперь расскажи мне об этом немецком майоре. Как
его зовут?
- Адольф Зонненбург, ясновельможный пане. Майор занимает комнату
гувернера. У него есть денщик. Этот лайдак [Лодырь (пол.)] всегда вертится
на кухне и ночует вместе с Адамом в лакейской. Пан майор дворянского рода и,
смею вам доложить, порядочный человек. Он запретил своим солдатам
безобразничать на птичьем дворе, а то ведь они резали наших гусей, кур...
- Сколько немцев в имении? - перебил его Эдвард.
- Целый эскадрон. Уже месяц, как их кони едят наш овес. Его сиятельство
сначала не разрешал, тогда немцы арестовали пана управляющего, и пришлось