"Владимир Осинский. Вечный двигатель" - читать интересную книгу автора

жгучую боль, то разжигая в душе яркий костер гнева против несправедливости
бытия. Но - странное дело! - боль эта и гнев не только не мешали ему
работать, а напротив - с удивительной силой подстегивали мысль, и в такие
минуты человек чувствовал, что он на пороге главного и что схватить это -
значит достичь желанного.

В бездонной слепой синеве Вурд-5 и Вурд-6 неторопливо обменивались
мыслями.
- Ты помнишь, как он весь сжался, услышав первый крик своего детеныша? Я
измерил ритмы его сердца и думал, что он сейчас умрет.
- Они называют это любовью. Долгие часы, пока их хирурги боролись с
Посланцами, я читал в мыслях Человека одно и то же. Он твердил: "Возьмите
лучше меня, лучше меня, возьмите меня, меня, меня..."
- Да, я тоже слышал этот голос. Но того, большого, Посланцы не тронут. Он
нужен нам для другой цели. Мы уже знаем: поступками землян руководят
разнообразнейшие факторы. Мы должны до конца понять это непонятное чувство,
именуемое у них любовью. Пока что нам известно, что ради любви они готовы
умереть.
- И, кроме того, в те минуты, когда он твердил "возьмите меня", я испытал
необыкновенный прилив энергии...

Болль очнулся от оцепенения, услышав негромкий, пронизанный тревогой
голос:
- Нужна кровь. Немедленно!
- Возьмите мою! - откликнулся он.
- Не подходит группа. Надо ехать в институт. ...Он не помнил, как
очутился посреди мостовой, как автоматическим движением, совершенно
бессознательно успел повернуться боком между двумя троллейбусами и только
потому не был раздавлен, как гроздь винограда на ладони.
Все было сделано вовремя и как надо. Однако люди не знали, что они имеют
дело с Посланцами. Боллю показали только упругую коричнево-синюю опухоль
величиной с большой кулак, которую удалили у Роя: она едва втиснулась в
пол-литровую банку. Посланцы, пожиравшие внутренности мальчика, чтобы
завоевать себе жизненное пространство, умели маскироваться. И когда в
страшную ночь Конца обезумевший от горя Болль схватил хирурга за плечи,
стиснул мертвой хваткой, прижал к стене: доктор, отчего?! Отчего же,
говорите! - врач поднял на него глаза, в которых плескалась безмерная тоска:
- Я не знаю. Никто пока не знает.
Шли месяцы, и шли годы, и боль, в первое время нестерпимо жгучая,
жалящая, как ядовитый укус, смягчилась, сделалась глуше, однако от этого не
стало легче: прежде она налетала удушающим вихрем, а потом на время
отпускала, теперь же, ровная и неотвратимо цепкая в своем упорстве, жила в
нем постоянно.
Болль работал с устойчивым неистовством, и поскольку он был медиком не
более чем все люди той эпохи, а физиком, математиком, кибернетиком - в
равной мере, то было бы бессмысленной дерзостью попытаться описать
конструкцию аппарата, над созданием которого он трудился. Вот о философской
стороне работы Болля (она же составляла центр всей его напряженной
умственной деятельности, стержень, на который нанизывалась бесчисленность
сложных и очень часто неожиданных умозаключений) мы вправе хотя бы очень