"Фаина Марковна Оржеховская. Пять портретов " - читать интересную книгу автора

Наины в горбатую колдунью. Все это вариации * на одну горестную тему:
неразделенной, запоздалой любви. Прошу заметить это слово: вариации- я его
недаром вспомнил.
______________
* Вариации - изменения основной музыкальной мысли.

Затем проходит восемь лет. Глинке уже за двадцать. Он возвращается
домой из Выборга. Северная белая ночь; пейзаж однообразный, пасмурный. И в
полном соответствии с этим пейзажем молчаливый финн, который вез Глинку,
затягивает песню на своем языке. Напев печальный, однообразный, без начала и
без конца. Но почему-то хочется, чтобы он не умолкал.
Доехав до места, Глинка расплатился с возницей и поднялся к себе.
Унылый мотив все еще раздавался в ушах. Какое-то живое горестное чувство
таилось в этом скупом, упорно повторяющемся звукоряде.
...Потом и двенадцать лет прошло. (Всё это Глинка рассказывал мне сам и
с большой живостью.) Он уже писал свою вторую оперу и дошел до встречи
Руслана с волшебником Финном. И тут ожили воспоминания: белая ночь среди
черных сосен, грустная песенка возницы... Вспомнилось также, как читал Кюхля
исповедь старого Финна, чувствительно выделяя каждый эпизод.
Здесь, в музыке, ах как были бы уместны вариации! Сельская природа;
любовь; звон булата; тайны колдовства, и так далее. Разнообразная форма
вариаций как нельзя более соответствует рассказу старца, он столько повидал,
столько пережил. К тому же он кудесник; ему ли не близка магия превращений!
А ведь вариации - это и есть превращения!
Но, с другой стороны, народная финская песенка, запомнившаяся
композитору, была прекрасна именно своей простотой, своим грустным
однообразием: она не поддавалась варьированию, разве только чуть-чуть. А
отказаться от нее было невозможно, ибо в ней-то вся суть, вся душа доброго,
простосердечного Финна, не забывшего свою первую любовь.
Как разрешить противоречие? Как сохранить единство в разнообразии?
Глинка и стоял перед этой задачей.
Стасов слушал чрезвычайно внимательно. Вся баллада Финна припомнилась
ему.
- ...Но для гения нет ничего невозможного. Старый кудесник у Глинки
поет, как вы помните, свою простую, грустную песенку, западающую нам в душу.
А в оркестре, который сопровождает ее... О, там-то со всей роскошью и
развиваются задуманные вариации. Это сочетание разнородных... явлений,
представляется мне счастливейшим изобретением музыканта... А вот и еще один
путь, еще толчок - обыкновенный мимолетный эпизод, коего я был
непосредственным свидетелем.
Приехав впервые в Петербург и навестив Глинку, я застал его за работой.
И что же? Он немедленно все бросает, усаживает меня, расспрашивает о моем
житье-бытье, затем вызывается показать мне столицу. "Да ведь ты занят!" -
"Вовсе нет". И потащил меня с собой.
До обеда мы с ним бродили, были свидетелями ссоры двух поручиков на
Литейной - чуть до дуэли не дошло, но кончилось обоюдным согласием закусить
и выпить. После обеда мы с Глинкой ненадолго расстались, а вечером он
изобразил на фортепьяно будущее рондо * своего Фарлафа. Удалой буффонной **
скороговоркой он напевал: "Близок уж час торжества моего". Только эти слова
он и придумал, остальные я потом присочинил.