"Фаина Марковна Оржеховская. Шопен " - читать интересную книгу автора

клавишам, говорить с самим собой, писать письма Ясю Бялоблоцкому... Как ни
тянуло Фридерика к людям, он понял наконец, что значит для художника
уединение.
Родители, как всегда, давали ему полную свободу, сестры по-прежнему
дружили с ним. Но Людвике уже минуло девятнадцать лет, а Изабелле -
пятнадцать, и при всей их преданности брату они не могли жить только его
интересами. Одна Эмилия думала о нем больше, чем о себе, - может быть,
потому, что о себе не хотелось и нельзя было думать. Эмилия была безнадежно
больна, и хоть ни родители, ни она сама не знали всей меры опасности,
какой-то отпечаток боязливости лежал на всей семье, и это открывалось даже
постороннему глазу. В доме никогда не говорили о болезни, нарочито избегая
этого, а с Эмилией обращались так, будто не было никаких тревог за нее. Ей
поручалось то же, что и сестрам, позволялось участвовать в тех же
развлечениях, только в гимназию, она не ходила, учителя являлись на дом. Но
в отсутствие Эмильки все думали о том, как оградить ее от трудностей и
сделать незаметными беспрестанные заботы о ней.
Труднее всех приходилось пани Юстыне: она должна была всячески охранять
здоровье Эмилии и в то же время заставить ее поверить, что никакой болезни
нет! Это, разумеется, не удавалось, но поведение умной девушки облегчало
матери задачу.
Часто Эмилия поднималась наверх, к брату: она одна умела не напоминать
о себе в часы его занятий. Непоседливая Изабелла невольно отвлекала
Фридерика сообщениями и расспросами, Людвика была слишком интересной
собеседницей, чтобы не воспользоваться ее милым присутствием. А Миля сидела
тихо-тихо! И что бы он ни играл, даже простые упражнения, она слушала
благоговейно. Ей казалось, что под его пальцами и гаммы звучат не так, как у
других, более выразительно! Сидя у маленького стола, придвинутого к окну,
она обычно рисовала. На свету девочка казалась прозрачной. Распущенные
каштановые волосы, перевязанные белой лентой, склоненная голова на тоненькой
шее, чистая линия лба и носа, длинные пальцы, длинные ресницы - все
очаровывало нежной печалью и напоминало солнечный день в самом начале
сентября. А Эмилии было только четырнадцать лет!
Во время экзаменов Эмилька составляла вопросники-и очень толково.
Фридерика, как всегда, поражала ее память. Учитель литературы уверял, что
если Эмилия в будущем не прославит Польшу как писательница, то уж наверное
станет выдающимся профессором литературы, первой женщиной-профессором в их
стране.
Когда Фридерик утомлялся от долгой игры, они с Эмилией принимались
болтать либо придумывать шарады для домашнего журнала. Это был отдых для
Фридерика. Но Эмилька скоро уставала, даже от спокойных игр. Она незаметно
засыпала у него на кушетке, а он снимал с себя свой байковый сюртучок и
укрывал ее.
Летом Эмилька совсем разболелась, а Фридерик переутомился до крайности.
Пани Юстына увезла обоих в Силезию, в городок Душники. У нее самой в
последнее время сильно болели ноги, а горячий, источник Душников был, по
мнению врачей, полезен для ревматиков. Играть Фридерику почти не
приходилось - нельзя было найти порядочного инструмента, но природа Душников
и его окрестностей была так живописна, что Фридерик, по крайней мере первые
две недели, даже не тосковал по музыке.
Вначале им было весело. Польское семейство имело здесь успех. Две