"Фаина Марковна Оржеховская. Шопен " - читать интересную книгу автора

построенная на народных мотивах, - это было ново, смело и необходимо для
душ, жаждущих независимости... Имена Эльснера, Кур-пиньского, Каменьского
произносились с великим уважением, потому что они писали национальные оперы.
Театр был темный, тесный, но всегда полный. Фридерик хорошо помнил, как его
в первый раз привели на оперу Эльснера "Король Локетек". Ему очень
понравились декорации, напоминавшие Желязову Волю, и польские костюмы и
танцы, в которых мужчины лихо стучали каблуками и саблями, а девушки
двигались плавно и величаво. И героический сюжет захватил Фридерика; он с
волнением ждал, чем кончатся искания героя, и желал ему победы. Меньше всего
почему-то понравилась музыка, хотя она вся состояла из знакомых мелодий:
чего-то в ней недоставало. Видя, как восхищаются взрослые, Фридерик никому
не высказал своих сомнений и только опросил Живного, как показалась ему
опера. - Это патриотично! - ответил Живный. - Но Польша еще ждет своего
певца!
Иначе было в деревне. Говорят, польского крестьянина, особенно жителя
Мазовии, можно музыкой заманить на край света. Таким польским, мазовецким
крестьянином в душе был и сам Фридерик Шопен. Однажды, возвращаясь с отцом
после прогулки, он услыхал звуки, поразившие его. Было уже поздно. Они
проходили мимо шинка, о котором шла дурная слава. В шинке было много народу,
все слушали "граека" - скрипача. Он играл мазуры, а некоторые повторял,
должно быть по просьбе своих слушателей. Равнинная печаль, которую не
выразишь словом, бесхитростно открывалась в напевах скрипки. Мазуры были
задумчивые, но каждый - по-разному. Кто знает, сколько есть оттенков печали?
Стоя у шинка, Фридерик не двигался с места. Отец даже пошутил: - Не выпить
ли захотелось? - Фридерик слабо улыбнулся - и продолжал стоять. - Скоро ли
ты? - окликнул его пан Миколай через несколько минут. - Еще немного. Я хотел
бы дослушать! - Да он будет пиликать до утра, а нас ждет мама!
Пан Миколай умел играть на флейте, но не разделял восхищения сына игрой
деревенского "граека". Он слышал пиликанье - и довольно резкое. Но Фрицек
так и припал к двери. Скрипач постиг душу мазура-опыт тяжкой жизни помог ему
в этом. Он создавал свои мелодии десятками, и каждая дышала жизнью! В музыке
также есть свое произношение, говорил Бродзиньский, и деревенский скрипач до
такой степени усвоил это произношение, что самые дотошные этнографы не
смогли бы к нему придраться. Но одного произношения недостаточно, музыку
порождают чувства. И скрипач, которого знали за человека молчаливого и
необщительного, выражал их в звуках скрипки так легко и свободно, с такой
виртуозной гибкостью, что эти чувства немедленно передавались другим.
И Фридерик понял, отчего многие обработки народных песен, слышанные им
в городе, оставляли его почти равнодушным: то был словно перевод с чужого
языка. Здесь же все шло от сердца к сердцу, без переводчика. То были
искусственные цветы из бархата и шелка, а это - живые, с крепким запахом, с
сочным стеблем, с комьями земли, приставшими к корешку. В театре музыка
никогда не захватывала целиком; в антрактах Фридерик почти забывал о ней и с
любопытством оглядывал публику и ложи. Здесь же он стоял, как прикованный к
месту, и ничего не желал больше, кроме этих звуков скрипки.

Глава пятая

Сестры сидели у себя в комнате за рукоделием. Они ждали Фридерика и
сетовали, что его так долго нет. Ясно, он пообедал с товарищами в