"Свен Ортоли, Никола Витковски. Ванна Архимеда (Краткая мифология науки) " - читать интересную книгу автора

...Там была восхитительная бабочка - окаймленная грязью,
украшенная зелеными и черными згзагами, но, увы и увы, мертвая.
- О нет, только не это, - вскричал Эккельс. - Только не бабочка!

Присмотревшись повнимательнее, можно ясно увидеть еще один важный этап
рождения мифа: удаление исходного смысла. В самом деле, выделяются два
основных типа "эффектов бабочки". В первом, покорно следуя первоначальной
метафоре Лоренца-Мерилиза, действие, произведенное в Бразилии, вызывает
катастрофу в Соединенных Штатах. Во втором, сохраняя верность Джеймсу
Глейку, движение крыла в Китае отзывается в тех же Соединенных Штатах.
Вместо того, чтобы приспосабливать метафору для достижения собственных
целей, авторы предпочитают использовать готовую версию made in USA, жертвуя
уместностью ради того, что они считают научной обоснованностью, и забывая о
педагогической ценности примера, исходной целью которого было дать простую и
забавную иллюстрацию, поясняющую сложную концепцию. Тот же механизм
просматривается в распространении идеи хаоса. За отправную точку неизменно
берется один из двух основных его типов, откуда совершается переход к самым
шатким оценкам, особенно в социальных науках: это физический хаос, хотя
соотношение между физическими и социальными системами совсем не ясно, и еще
менее надежное представление, развитое биологами на основании наблюдений за
нашими сердечными ритмами или нейронами в обонятельной луковице зайца. И
здесь тоже неизбежна прямая аналогия между индивидуумом и нейроном или
обществом и Солнечной системой без малейшей попытки внести уточнения, чтобы
смячить столь прямолинейный перенос понятий.
На что же употребляют свой критический ум наши исследователи? Вовсе не
на анализ понятия "хаос" и его приложений, а на критику "эффекта бабочки"!
По правде сказать, математики и физики не прикасаются к бабочке без
перчаток. Сам Лоренц в своем выступлении 1972 года уочнял, что если бы
бабочка могла взмахом крыльев вызвать смерч, которого иначе не случилось бы,
то она точно так же смогла бы остановить начинающийся смерч

Во имя науки

Во французской литературе слово "наука" в первый раз встречается около
1080 года в "Песни о Роланде", приписываемой барду Турольду: "Puis sunt
muntez e unt grant science". Переводится это так: "Они вскочили в седла,
умело направляя [коней]". Речь идет об арьергарде, которым командовал
храбрый Роланд, готовившийся, как рассказывает Турольд, к схватке с
сарацинами. При заимствовании из латыни слово scientia утратило тот смысл,
который оно имело в Риме, а именно - теоретическое знание. Слово вернет себе
изначальное значение только три века спустя. Дело не в том, что
аристотелевская "эпистема" исчезла на этот период с лица земли. Просто она
не практиковалась, или практиковалась минимально, при Капетингах; куда
больше - в Багдаде, Пекине или Византии. На Босфоре ее преподавали под
названием "квадривий". В эту упряжку, объединившую арифметику, геометрию,
теорию музыки и астрономию, иногда добавляли и физику. Ничего общего с той
наукой, о которой говорит Турольд, - ловкостью профессионала в обращении с
вещами, будь он рыцарь, кондитер или каменщик. Скромное начало для слова,
которое спустя тысячу лет, едва произнесенное, будет сочиться сенаториальной
важностью и издалека ослеплять множеством своих заслуг и регалий, если