"Хосе Ортега-и-Гассет. Этюды о любви" - читать интересную книгу автора

очарованность. Любовный напиток Тристана издавна с редкой пластичностью
раскрывает загадочную природу "любви".
В обиходной речи, оттачивающейся тысячелетиями, бьют чудные родники
психологических наблюдений, абсолютно достоверных и до сих пор не учтенных.
То, что вызывает влюбленность, - это всегда "чары". И это понятие из области
магии, применяемое к предмету любви, показывает нам, что от народного
сознания, творящего язык, не ускользнула сверхъестественность и известная
предосудительность того состояния, в котором оказывается влюбленный.
Старинный стих - cantus и carmen - служил магической формулой.
Проявлением и магическим итогом формулы было incantatio. Отсюда - "чары", а
во французском из carmen - charme.
Однако, каковы бы ни были отношения влюбленности с магией, на мой
взгляд, существует более глубокая, чем это признавалось до сих пор, связь
между нею и мистическим состоянием. На мысль об этом коренном родстве должно
было навести то обстоятельство, что неизменно, с поразительной
последовательностью мистик для выражения своих чувств прибегает к любовной
лексике и образности. Обращаясь к мистическим учениям, трудно было этого не
заметить, однако все ограничивались утверждением, что речь идет всего лишь о
метафорах.
К метафоре относятся так же, как и к моде. Есть категория людей,
которые, признав что-либо метафорой или модой, тем самым как бы зачеркивают
его и лишают исследовательского интереса. Как будто метафора и мода не такая
же реальность, как и все остальное, и они не подчиняются столь же
непреложным законам, как те, что ведают движением планет.
Однако, если всеми изучавшими мистицизм признавалось широкое
использование в нем любовной лексики, незамеченным осталось одно частное, но
многозначительное обстоятельство. А именно тот факт, что и влюбленный питает
пристрастие к религиозным оборотам. Согласно Платону, любовь - это
"божественная" одержимость, а каждый влюбленный обожествляет свою
возлюбленную, чувствует себя рядом с ней "как на небе" и т. д. Этот
любопытный лексический взаимообмен между любовью и мистицизмом наводит на
мысль об общих корнях.
Мистическое состояние и впрямь напоминает влюбленность. Они совпадают
даже в своем докучливом однообразии. Подобно тому как, влюбляясь, влюбляются
одинаково, мистики всех времен и народов прошли один и тот же путь и
сказали, в сущности, одно и то же.
Возьмем любую мистическую книгу - индийскую или китайскую,
александрийскую или арабскую, немецкую или испанскую. Всегда речь в них идет
о трансцендентном путеводителе, стремлении души к Богу. И этапы пути и те
силы, которые оказывают ей поддержку, неизменно одни и те же, не считая
отличий внешнего и случайного характера[*Единственно существенное отличие
состоит в следующем: некоторые мистики были "помимо прочего" великими
мыслителями и наряду со своим мистицизмом передают нам свои доктрины,
нередко гениальные. Таковы Плотин или Мейстер Экхарт. Однако в области
собственно мистики они неотличимы от самых заурядных исступленных].
Я прекрасно понимаю и, если угодно, разделяю ту неприязнь, которую
испокон веков Церковь выказывала по отношению к мистикам, как будто
опасаясь, что похождения исступленного духа ведут к ниспровержению религии.
Исступленный - в известном смысле помешанный. Ему не хватает чувства меры и
душевной ясности. Он придает единению с Богом неистовый характер, претящий