"Хосе Ортега-и-Гассет. Musicalia" - читать интересную книгу автора

творение, с которого начала свой долгий путь западная литература, - было
написано на искусственном, условном языке, на котором никогда не говорил ни
один народ, языке, сложившемся в сравнительно узком кругу профессионалов
рапсодов, и многие века дивная эпическая поэма пелась лишь на праздниках
греческой знати. Греческая наука - первообраз европейского научного знания -
с самого начала выдвинула такие парадоксы, что толпа ipso facto[1]
отказалась вступить в ее таинственные чертоги. Отсюда и укоренившаяся в
простом народе по отношению к творческому меньшинству ненависть,
враждебность, которая, как изжога, давала себя знать на протяжении всей
европейской истории и совершенно неизвестна великим цивилизациям Востока.
Но степень популярности творений меньшинства внутри нашей культуры
колеблется в зависимости от эпохи. Так, сейчас мы переживаем момент, когда
непопулярность научного и художественного творчества резко возросла. Да и
как могут быть популярны современная математика и физика? Идеи Эйнштейна, к
примеру, могут быть поняты (не говорю уж - оценены) едва ли несколькими
десятками умов на всей нашей планете.
Причина этого непонимания, на мой взгляд, представляет серьезный
интерес. Обычно непонимание приписывают сложности современной науки и
искусства. "Это так сложно!" - говорят, кругом. Если мы назовем сложным все,
что нам непонятно, это, несомненно, будет верно; но в таком случае мы ничего
не объясним. Если постараться быть более точным, сложным мы, как правило,
называем все запутанное, неясное. Но в таком значении приписать чрезмерную
сложность сегодняшней науке или искусству - неверно. Строго говоря, теории
Эйнштейна в высшей степени просты, по крайней мере намного проще теорий
Кеплера или Ньютона.
Думаю, что музыка Дебюсси как раз и относится к разряду явлений,
обреченных на непризнанность. Все заставляет предположить, что она разделит
судьбу сходных течений в поэзии и живописи. Эта музыка - младшая сестра
поэтического символизма Верлена и Лафорга и импрессионизма в живописи. Что
ж, Верлен (так же как для нас - Рубен Дарио) никогда не сравняется в
популярности с Ламартином или Сорильей, а Клод Моне всегда будет иметь
меньше поклонников среди простых смертных, чем Мейсонье или Бугеро. И все же
мне кажется бесспорным, что искусство Верлена гораздо проще, чем искусство
Виктора Гюго или Нуньеса де Арсе, так же как импрессионисты несравненно
проще Рафаэля и Гвидо Рени.
Следовательно, речь идет о сложности иного рода, и как раз музыка
Дебюсси лучше всего поможет объяснить, в чем она состоит. Никто, думается
мне, не станет отрицать, что признанные Бетховен и Вагнер несравненно более
сложны, чем непризнанный автор "Пелеаса"[2]. "C'est simple comme
bonjour"[3], как выразился недавно Кокто, говоря о новой музыке.
Произведения Бетховена и Вагнера, с их наисложнейшей архитектоникой,
напротив, лишний раз доказывают, что ее величество публику не смутит даже
самая утонченная, мудреная сложность, если по своему душевному складу
художник близок толпе. В этом, на мой взгляд, вся разгадка того, почему так
трудно слушать новую музыку: средства ее более чем просты, но духовный склад
ее творцов диаметрально противоположен складу толпы. Таким образом, она
непопулярна не потому, что сложна, а сложна потому, что непопулярна.
С какой бы стороны мы ни подошли, как бы ни трактовали этот вопрос, в
конечном счете нам придется признать, что искусство - это выражение чувств.
Разумеется, не только это; но именно выражение чувств и составляет суть