"Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки - синьор (Ричард Длинные Руки #4)" - читать интересную книгу автора

прийти, что такой подвиг совершил не совсем... достойный паладинства.
- Да, - согласился я, - понимаю. Еще один камушек на чашу весов, чтобы не
попадаться на глаза прелату. Или, как его, нунцию.
Дитрих смотрел на меня мудрыми грустными понимающими глазами. В эпоху
рыцарства Европа вдохновлялась подвигом неистового Роланда, лила слезы над
его гибелью, тогда понимали прекрасно, почему в час гибели Роланд
обращается к своей спате Дюрандаль, а не к возлюбленной невесте Альде, что
ждала у окошка его возвращения. Это потом, когда дух рыцарства стал
исчезать, поэты написали бы, что Роланд в час гибели говорил бы не о
любимой Родине, а о любимой женщине. Не страдал бы, что погиб цвет
рыцарства, а горевал бы, что не обнимет возлюбленную. Но тогда дух был
высок, тогда "сперва думай о Родине, а потом - о себе". О короле Артуре с
его тупыми и самовлюбленными рыцарями и не вспоминали, для настоящих
рыцарей то были всего лишь крепкие мужики в железе, зато в мое время о
паладинстве уже забыли напрочь, вот тогда-то вспомнили эпоху короля
Артура, ибо сам король и его герои для нас просты и понятны: дрались за
добычу, умыкали чужих жен, а если и освобождали какую невинную девушку из
лап людоеда, то опять же мотивы их поступков были проще и яснее нам,
простолюдинам третьего тысячелетия. И рыцарями начали считать именно
воинов короля Артура, хотя звания рыцаря по сути достоин один лишь
Галахад, мог бы даже считаться паладином, остальные же - крепкие мужики в
доспехах и с мечами, что не просто думали сперва о себе, а потом о Родине,
вообще ни о какой родине не думали и не знали такого понятия...
Перед моим взором проплыли картинки прошлого, я ответил со вздохом:
- Вы правы, отец Дитрих. Какой из меня паладин... Когда собираться?
- Лучше не затягивайте, - ответил. - На рассвете вас устроит? Что делать,
сэр Ричард, сильному воину господа - ноша по плечу!
- Больший груз, - огрызнулся я, - везет не самый сильный, а самый тупой
верблюд.

* * *

Утром я проснулся, щурясь, комната залита светом, как будто над Зорром
засияло два или три солнца. За окном свист, треск, а когда выглянул,
обомлел: черные проталины, где вчера был снег, пригорки похожи на зеленые
щетки: начинает вылезать жесткая торопливая трава.
От земли валит пар, впадинкам тепла досталось меньше, там травы еще нет,
блестят грязные льдинки, но истаивают буквально на глазах. Птицы подняли
неистовый щебет, стараются перекричать друг друга. Вдоль подоконника
пробежал крупный муравей, посмотрел в мою сторону внимательно, сяжки
двигаются, старается понять, перепадет ли сегодня от меня угощение или
придется искать и тащить перезимовавших мух, жуков, куколок, очень худых и
жестких, иссохших, будто тоже старались попасть в святые и до неприличия
морили себя голодом.
- Ого, - сказал я невольно по своему адресу. - Ни фига себе спун! Ну не
жаворонок я, не жаворонок! Я вообще-то еще тот гусь...
Сонный добрел до бадьи с водой в углу комнаты. Ударом кулака проломил
тонкую корочку льда, плеснул в лицо, здесь так умываются и короли, если
умываются, взвизгнул, не по мне это моржовство, поспешно оделся. В
средневековье феодалам помогают одеваться слуги, но я хоть и в