"Владимир Орлов. Гамаюн: Жизнь Александра Блока " - читать интересную книгу автора

Потом пошли торжественные заседания в университете и в Обществе
любителей российской словесности, парадные обеды и литературно-музыкальные
вечера. Много было во всем этом казенщины, наигранного благодушия и
либерального празднословия, застольного витийства, музыки и аплодисментов,
звона ножей, вилок и бокалов.
И все же эти пушкинские дни стали большим общественным событием.
Впервые Россия открыто чествовала не самодержца, не полководца, не
сановника, но человека частного, который только и делал, что сочинял стихи и
повести.
За сорок три года перед тем некрология Пушкина - несколько строк в
траурной рамке, написанные Владимиром Одоевским, - вызвала бурю возмущения
властей предержащих. "К чему эта публикация о Пушкине? - выговаривало
разгневанное начальство редактору газеты. - Что это за черная рамка вокруг
известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения
на государственной службе? Ну, да это еще куда бы ни шло! Но что за
выражения! "Солнце поэзии"!! Помилуйте, за что такая честь? "Пушкин
скончался... в середине своего великого поприща"! Какое это такое поприще?..
Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?!
Писать стишки не значит еще... проходить великое поприще!"
За миновавшие с тех пор без малого полвека русской жизни положение
изменилось в корне. На авансцене праздника подвизались дураковатый принц
Ольденбургский, представлявший особу царя, и министр народного просвещения
Сабуров - холодный, лощеный чиновник, которому через полгода петербургский
студент Подбельский публично даст пощечину.
И тем не менее, несмотря на официальный характер церемонии, она
приобрела значение народного торжества, хотя народ непосредственно в
происходящем и не участвовал. На эту сторону дела сразу же обратили внимание
демократы. "Ставя памятник Пушкину, - писал Н.В.Шелгунов, - мы, так сказать,
возвели идею о значении печати в общее сознание и укрепили ее всенародно,
официально, гражданским актом".
На торжество собрались писатели. Из Парижа приехал Тургенев. Явились
Достоевский, Писемский, Островский, Григорович, Полонский, Майков, Плещеев.
Присутствовал, но держался особняком раздраженный Фет. В мракобесном
ослеплении он увидел в празднике апофеоз ненавистного ему нигилизма и
разразился стихами, которые, восхваляя Пушкина, прозвучали как написанные
"против праздника", - так что и огласить их публично было бы неуместно.
От участия в торжестве уклонились Гончаров, Щедрин и Толстой. Тургенев
съездил в Ясную Поляну, чтобы уговорить Толстого, но тот заявил, что всякие
публичные церемонии - это один грех и пустословие.
Героем первых дней праздника стал бесспорно Тургенев. Каждое его
появление, каждое упоминание его имени вызывали восторг, овацию,
приветственные крики, общее вставание... Седовласый гигант в парижском фраке
и плисовых сапогах (подагра замучила!), с барственной повадкой, легко и
уверенно играл как бы предложенную ему публикой роль кровного наследника
Пушкина.
Признанное лидерство Тургенева означало, что поле боя на сей раз
осталось за либералами. Демократы держались в стороне, а ретроградов
оттерли. Взбешенный Катков прорвался с речью на одном из банкетов - и тут-то
произошла знаменательная сцена. Катков вдруг заговорил о необходимости
примирения враждующих общественных сил "под сенью памятника Пушкину" и,