"Борис Орлов, Махров Алексей. Господа из завтра. Книга вторая (полн. версия) " - читать интересную книгу автора

- Алексис, расскажи-ка мне, что нового ты затеял? - интересуется
"брат", - а то, в последнее время ты весь в делах. Забросил нас, забросил
друзей...
- Да, что рассказывать, mon cher![14] - отмахиваюсь я. - Бумаги, будь
они неладны. Я просто утопаю в них.
Некоторое время мы, обмениваясь только незначительными репликами на
тему гастрономии, занимаемся "вкушением" (по другому этот тонкий процесс
дегустирования не назовешь) поданных блюд. Едим неторопливо, как только
могут кушать люди, никогда за всю свою жизнь не испытывающие чувства голода.
Для аристократов, вроде моих нынешних сотрапезников, еда - не банальное
набивание живота, а некий ритуал, схожий по сложности с японской чайной
церемонией. И разговаривать во время этого действа на серьезные темы
считается дурным тоном.
Наконец, перепробовав все блюда и слегка насытившись (по сути только
немного "заморив червячка"), мы откидываемся на мягкие спинки удобных
стульев. Вот теперь, под коньяк, кофе и сигары, наступает время серьезных
разговоров. Владимир, спросив у жены разрешения, достает папиросы и,
закурив, предлагает мне. Я отказываюсь. Нам приносят коньяк, а Марии
Павловне - бисквиты и херес.
Интересно, а если я сейчас спрошу старожила о нестандартном поведении
оседланного Олегом цесаревича, что он мне ответит?
- Скажи мне Вольдемар, а что ты думаешь о Ники?
- Я не рассматриваю его опасным, - выпустив густой клуб ароматного
дыма, отвечает Владимир. - События в Гатчине показали его как разумного и
послушного мальчика. Некоторые из моих офицеров решили про него невесть что,
а себя соответственно вообразили лейб-кампанцами. В результате же получился
легкий пшик, немало их смутивший. Ники расплакался как мальчишка. А они
разочаровались в нем. Не менее половины присутствовавших были у меня с
серьезными лицами и с секретнейшими докладами, не позднее следующего дня.
Думаю, вторая половина присутствовавших тоже побежала доложиться, но, увы,
не мне. Это не заговор, а спонтанное движение, стремление не упустить
момент. Я не предпринял действий и позволил развиваться событиям самим по
себе. И что же? Милейший Ники принялся играть в солдатики. Обучать
гренадеров "новому" рассыпному строю и стрельбе по дальним целям. Несколько
дней они, подыгрывая мальчику, стойко демонстрировали рвение в новых
дисциплинах, вроде подрывного дела. Но как только он уехал, вернулись к
службе по старым уставам.
- Ты думаешь, что той ночью в Гатчине он просто оказался слаб в
коленках? - засомневался я. Я, хоть и видел Олега Таругина всего пару раз,
как-то слабо представляю его рыдающим перед офицерами.
- Да, ты в ударе! - хлопает меня по плечу Владимир. - Михень, это надо
запомнить, а может быть и записать. Наш enfant terrible[15] просто слаб в
коленках!
Затем Владимир согнал с лица улыбку и ответил совершенно серьезно:
- Слаб в коленках? Пожалуй, нет. Я так не думаю. - "Братец" снова
выпустил клуб дыма, отхлебнул коньяку и задумчиво продолжил: - Алексис, я
рад, что ты, вечно чуравшийся всех этих дел и обходивший политику третьей
дорожкой, завел этот разговор. Многое меняется сейчас, и если ты позволишь,
я дам тебе один совет. Когда мне надо узнать, что надеть на смотр, я смотрю
на термометр Реомюра. А во внутриполитических делах я ориентируюсь на