"Владимир Орешкин. Нино, одинокий бегун." - читать интересную книгу автора

забыть обо мне. Сам понимаешь, почему, ты же ум... Не приходи больше ко
мне домой!
Последнюю фразу она выпалила, обежала меня, словно бы я столб, и
исчезла.
История с Помелой огорчила больше, чем злополучный балл, который никак
для меня не могли подобрать.
Девчонки хотят выйти замуж за парня с высоким коэффициентом. Если бы у
меня было "сто пятьдесят" или выше, я мог быть горбатым карликом в очках и
с волочащейся ногой, все равно отыскал бы мгновенно тысячу красивых
претенденток на право называться спутницей жизни. Но я не карлик, нога не
волочится, очков нет, горба тоже... Нормальный парень: сто восемьдесят три
сантиметра рост, физически развит, недурен собой, умный и добрый, как
сказала однажды Помела. Но у меня нет "ста пятидесяти". Даже "пяти" нет -
поэтому-то я сидел в кресле перед камерой, в которую предстояло войти,
чтобы получить хоть что-нибудь.
Оба дегенерата, соседство которых навевало оторопь, уже вышли, потрясая
в воздухе паспортами со штампами "два". Они возбужденно смеялись, и
понятно отчего, ведь был на свете кто-то, имевший в графе
"предрасположенность" печатку с гордой цифрой "один".
За мной вышел лысый мужчина. На белом халате у воротника приклеилась
случайная бумажка.
- Простите, - сказал я, протянул руку и снял ее. Лицо мужчины, словно
от оскорбления, побледнело, он отстранился и сухо бросил:
- Пройдемте.
Началась обычная процедура. Меня усадили в кресло - оно обхватило,
утопило в себе. Свет в камере погас, лишь смутно белела матовая
поверхность табло. Я знал, сначала они проверят коэффициент "три", потом
"два", а затем, если мне никакой не достанется, то и "один".
Шло время - табло оставалось бесстрастным.
Казалось, прошло минут пятнадцать - двадцать, обычно машина справляется
гораздо быстрей. Должно быть, сейчас попался особенно сложный случай и она
никак не могла решить, определять ли меня в уборщики мусора на городской
свалке или отправить землекопом в лагерь для умственно ограниченных.
На табло так ничего и не появилось, свет вспыхнул, пришел довольно
озадаченный лысый мужчина, нажал кнопку, кресло выпихнуло меня, и я
оказался рядом с ним.
- Вы лишены коэффициента, - сказал он недоуменно, словно сам не мог в
это поверить. - Уходите.
Вот так я и оказался на улице.
Все-таки я принадлежу к числу изрядных редкостей. Таких, должно быть,
крайне мало, не больше, чем тех, кто набирает баллы от "ста пятидесяти" до
"двухсот".
Я вспомнил, что знал о "счастливцах", получавших в Центре самый низкий
коэффициент - "один"... Ни одно из благ цивилизации с этого момента не
коснется их. Родители обязаны отречься от таких детей, как от непотребных
чудовищ, никто не предложит им крова и не накормит. Все, что они могут, -
добывать пропитание нищенством. За малейшее нарушение общественного
порядка, что другим стоит штрафа, их ждет одно наказание - газовая камера,
после которой тело их сожгут и прах развеют по ветру.
Одиннадцать лет нам прививали презрение к тем, ниже которых я