"Борис Орешкин. Дневник Толи Скворцова, путешественника и рыболова " - читать интересную книгу автора

его подножия лежали полевые цветы.
Я стал осматривать местность вокруг, стараясь представить себе, как
проходил здесь тот бой. Сначала я ничего особенного не заметил. Внизу передо
мной протекал ручей Боборык. За ним широко раскинулись луга. Справа текла
река Оредеж, слева тянулось болото и за ним лес. Все как объяснял пастух. Но
никаких следов войны!
Я пошел вниз, к ручью. Может быть, там что-нибудь осталось от боя? Но и
там ничего не было. Луг как луг и ручей как ручей. Только поверхность луга
была какая-то неровная, вся в бугорках и ямках. Я даже подумал, что здесь,
наверное, очень трудно косить траву.
И вдруг я заметил, что одна из таких ямок идет зигзагом, ломаной
линией. "Траншея!" - догадался я, и меня даже в жар бросило. Ну, конечно же,
это траншея! Теперь я совсем иными глазами смотрел на все эти ямки и
холмики. Я понял, что это были воронки от снарядов и мин. Давно
сгладившиеся, заросшие травой, едва заметные, но все же настоящие воронки от
снарядов, настоящие траншеи и ходы сообщения, в которых сидели и стреляли по
фашистам наши бойцы.
Больше всего меня потрясло то, что все это было настоящее. Не
показанное в кино, не нарисованное на картине, а именно настоящее. Я
постарался представить себе, как все это было...
Всю высотку опоясывала тогда траншея. От нее вниз, по обратным скатам
холма, шли ходы сообщений. А еще дальше видны плоение, круглые впадины -
следы огневых позиций, наверное, минометов. А может быть, это были блиндажи
для укрытия бойцов? Или там была походная кухня? Фашисты не могли обойти эту
позицию с флангов. А наши бойцы, зарывшись в землю, не позволяли им
продвинуться вперед и ударить в лоб. Били по фашистам из винтовок и
пулеметов. Небольшие круглые ямки - это заросшие травой воронки от снарядов
и мин. Сколько же их здесь!
Я прикинул: воронки были в трех-четырех, самое большое в семи шагах
одна от другой. И все-таки наши солдаты держались под этим шквалом огня.
Вели бой день, ночь, еще день и еще долгую, долгую ночь... Они погибали один
за другим, но не покидали высотку. Хотя и могли уйти. Вполне можно было
отползти с высоты назад вот этой ложбинкой, а потом, пригнувшись, добежать
до огородов, уйти задами деревни в те большие леса, где мы недавно были. Там
бы их ни один фашист не нашел. Но они не ушли, не захотели прятаться. Они
дрались и не пускали фашистов.
Я снова поднялся на вершину холма, к обелиску с красной звездой. Я
встал перед ним, сняв с головы кепку.
Вставало солнце. В Никулкине горланили петухи. Медленно таял туман над
лугами. И никого вокруг не было. Ни единого человека. Только я и они, наши
погибшие солдаты...
У лагеря кверху потянулся сизый дымок. Я пошел к реке осматривать
поставленные с вечера жерлицы.
Ближе всех была жерлица на перекате. Нетронутый пескарик на ней давно
уже окоченел. Пустой оказалась и вторая жерлица, поставленная у коряги. На
третьей живец был сорван с крючка. Зато, подходя к четвертой, под нависшим
кустом ивы, я еще издали увидел, что рогулька жерлицы пустая, а шнур с нее
смотан. Неужели попалась? Но я тут же с огорчением отметил, что он вовсе не
натянут. "Наверное, сошла!" - решил я и без всякого волнения или радости
принялся вытаскивать из-под куста удилище жерлицы.