"Николай и Сергей Ореховы. Присказка" - читать интересную книгу автора

поклонился.
- Прощай, отец, прощай, мать, прощай, сестренка... Прощайте все, -
сказал он уже не своим, чужим, севшим голосом, еще раз поклонился низко, до
земли, и вошел в лес.
"Что это? - думал он. - Бывает ли такое? Я же все село видел на
проселке... Все были живы... были живы... все... А почему - были? Они же в
город уходили? Живые люди уходили в город... А здесь они же... и все
мертвые... все, до одного... И отец, и мать, и... - Филька что было силы
ударил кулаком в дерево, заскрежетал зубами. - Басурманская погань! Уй,
волки!.. А по проселку живые уходили... И отец, и мать, и... Прасковья!.."
Филька вздрогнул, огляделся, соображая, где находится, и бросился к
зимовью.
Он быстро определил тропу, по которой убегали девки - то там, то здесь
валялись брошенные туески, ленточка зацепилась за куст... но так же быстро
Филька определил и другое - за ними шли татары. Разделились, видимо, на два
отряда: первый погнался за ним и увяз в болоте, а второй пошел вот по этим
следам... И Филька уже знал, что ему предстоит найти.
Свою Прасковью он похоронил отдельно, под молодой стройной березкой.
Поставил крест на невысоком холмике свежей земли, отошел на несколько шагов,
перекрестился и, закинув лук за спину, пошел куда глаза глядят. Горькое
одиночество, чувство безвозвратной утраты сдавило сердце. Отойдя шагов на
сто, он обернулся, посмотрел в последний раз на зимовье.
- Прощай, жена, - сказал хрипло. - Я за тебя и за всех возмездие
вершить буду.
Филька опять перекрестился, взглянул на небо. Заходило солнце, чернотой
налилась туча, подсвечиваемая изнутри редкими зарницами.
Господи, что же ты делаешь?!
Бредя по лесу, Филька мысленно перебирал события дня. Понимал, что если
не найдет разумного объяснения случившемуся, то просто-напросто сойдет с
ума. Или сам себе жилы вскроет, потому что душа перестала быть душою,
превратившись в одну огромную незатягивающуюся рану, растерзана была душа,
растерзана, разорвана, изувечена...
Филька вытащил из-за пояса татарский нож, взвесил его на ладони. Остро
отточенная сталь багрово отливала в закатном свете. Неожиданная мысль
молнией сверкнула в голове.
Цветок! Цветок папоротника!
Филька отыскал поляну, на которой дважды встречал цветущий папоротник.
Холодный диск луны сыпал в разрывы тучи серебристые потоки света, от
выпавшей росы волнистая поверхность поляны казалась ярко-белой, листья
колыхались под ветром, завораживали... Филька даже струхнул немного.
"Колдовское место, - подумал он. - Как пить дать, колдовское! Вон и
примятой травы не видать, где я спал, за день поднялась. Может, если
по-доброму-то, уйти бы мне и не связываться, нутром же чую - непростая эта
поляна, ой, непростая..."
Слабость охватила ватными путами ноги, и Филька чуть было не повернул
назад. Но воспоминания опять заставили сжаться сердце, развернули и словно
толкнули туда, в папоротники. Через несколько шагов холодная роса вымочила
его до пояса, но Филька не замечал этого, как не замечал и внезапного
озноба, продолжая идти и глядеть неотрывно туда, где в нескольких шагах от
согнувшейся березы разгорался пурпурный огонек. Фильку трясло, он стучал